Элла Шварц. Искусство и реальность От первого лица
Совсем недавно ко мне вернулись книжки, которые в детстве достались мне от моего старшего брата, и поэтому попали ко мне совсем рано.
И вот, спустя почти полжизни, я вспомнила очень глубоким и подлинным воспоминанием свое раннее восприятие иллюстраций Мая Митурича, Скабелева и Елисеева и поняла, что уже в младенчестве это было восприятие художника. Это переживание открыло мне, что художниками рождаются. Оно открыло мне также, что впечатления, давние и забытые, остаются в силе и пригождаются художнику тогда, когда это надо для картины.
Это открытие сделало меня сильнее. Как писали старые китайские мастера: «И вот, я начинаю кое‑что понимать». Кстати, мой папа был профессором в области прикладной физики и очень ждал, что мы с братом будем «продолжателями», но вот, я – художник, а старший брат – прекрасный хирург.
Для меня самое ценное в профессии художника – то, что, работая над картиной, я прикасаюсь к тайне жизни, к тайне человеческой природы. По традиции мы называем «тайной жизни» то, что открыто каждую минуту, но восприятие современного человека очень сильно ушло в сторону. Поэтому художнику необходимо свободное восприятие, без посредников. Без этого качества задачи, которые, по крайней мере, я перед собой ставлю, не только невозможно решить, они просто не смогут возникнуть.
Почему‑то часто у зрителя возникает вопрос о вдохновении, о его роли в работе художника… Сразу скажу, что второй неизменный вопрос к художнику – про «Черный квадрат» Малевича. У меня есть ответы, как вы понимаете. Есть ответы и есть сожаление, что зритель так часто желает оставаться с закрытыми глазами. Так вот, о вдохновении: есть два его сорта, по моему опыту («хвосты бывают двух родов»).
Сегодня мои жанры в живописи – это декоративный пейзаж (больше всего, конечно, московских пейзажей); архитектурные львы – композиции; портрет, с каким‑либо образным решением; и, вот, к счастью, появилась еще «жанр» – арабский сюжет
Это переживание открыло мне, что художниками рождаются. Оно открыло мне также, что впечатления, давние и забытые, остаются в силе и пригождаются художнику тогда, когда это надо для картины
ВЫСТАВКИ
• 1993 – 1999 годы Ежегодные отчетные студенческо-преподавательские выставки Факультета Декоративного Искусства МТИ в ЦДХ и на ВДНХ, Москва
• 1999 – 2002 годы Ежегодные отчетные выставки Творческого Союза Художников России в выставочном зале Союза на Гоголевском бульваре, Москва
• 1999 – 2003 годы Постоянная персональная экспозиция «Вкус и Цвет в стиле Поп-Арт», в офисном центре «Романов двор», Москва
• 2010 год «Рождественские вечера», Сетунь, Москва
• 2012 год Выставка «Элла и Александр Шварц. Времена года» в медицинском центре в Грохольском переулке, Москва
• 2013 год – «Рождество в Булошной», Лялин переулок, Москва;
– Благотворительный аукцион «Венский бал. Москва», отель «Балчуг Кемпински», Москва
Первый – это впечатление, в котором содержится будущая картина, второй – когда, уже работая над картиной, находишь точный художественный образ. Вот тогда, как Каземир Малевич от своего открытия, чувствуешь очень сильное счастье. Как писал Делакруа (примерно так): «Какое счастье, что в жизни мне не пришлось заниматься чем‑то еще».
Когда я была студенткой-художницей, Москва открылась миру, и пришло время больших выставок западных художников середины ХХ века. Все открытия ХХ столетия, положенные на манифесты русских авангардистов начала века, пришли к нам (боюсь, что только ко мне они пришли) концентрированно в середине-конце 1980‑х и связали ткань времени. Было ощущение огромной значимости художника как первооткрывателя.
Конечно, моя природа – это живопись. Было время, когда все задачи я решала только живописными средствами. Мне казалось, что нарисовать – значит сжульничать, пойти по легкому пути («А ты попробуй два ведра молока со свиноматки!»). Как же мне стало легче жить, когда дошло до меня («о Великий царь»), что рисунок и изобразительность вовсе не разрушают тайну искусства, и красота в картине не вредит ее художественным достоинствам. Большой опыт пришел, когда я работала над иллюстрациями к энциклопедии животных. Как оказалось, подробности не вредят образности. Вот здесь возникает фундаментальный вопрос о том, как соотносится искусство и реальность. Великие теоретики искусства на эту тему рассуждали не раз и с удовольствием. Дидро – мой любимый единомышленник в этом вопросе.
Сегодня мои жанры в живописи – это декоративный пейзаж (больше всего, конечно, московских пейзажей); архитектурные львы – композиции; портрет, с каким‑либо образным решением; и, вот, к счастью, появилась еще «жанр» – арабский сюжет, Вселенная сказок. Например, картины «Базарный день» и «Караван» – это диптих на тему «День и Ночь», и они написаны специально, чтобы висеть в гостиной у друзей нашей семьи в Дубае, ОАЭ. Я подумываю, что в этом «жанре» еще хочу писать по Шекспиру.
Интересно, что единственный способ общения между людьми – это общение внутри культурного пространства. Другого просто нет. Вот, между прочим, в чем назначение искусства: без культуры человека быть не может.
Конечно, моя природа – это живопись. Было время, когда все задачи я решала только живописными средствами. Мне казалось, что нарисовать – значит сжульничать, пойти по легкому пути
