Русские на Босфоре

На открытых концертах с русскими песнями выступала Надежда Плевицкая, выпускались бригадные рукописные журналы. Большинство солдат верили, что они здесь ненадолго, что большевизм скоро падет и что всем им еще будет суждено в самом недалеком времени воевать за спасение Родины. Увы, эти надежды не сбылись. Часть солдат, не выдержав лишений и не веря в будущее врангелевской армии, бросив лагерь, перебралась в Константинополь.

Город-мечта

Этот город представлял собой тогда живописное и красочное зрелище. Залитый огнями Золотой Рог, купола византийского собора Святой Софии, минареты Голубой мечети, башни построенного еще во времена крестоносцев дворца Топкапы, круглый величественный донжон «Башни Галата» императора Юстиниана, своды Большого базара, крепость Румели, полуразвалившиеся, но некогда неприступные зубчатые стены Константинополя, помпезный дворец последнего султана «Долмабахче» – всё это со стороны Европы.

А уж по ту сторону Босфора – шумный азиатский Стамбул, утопающие во фруктовых садах прибрежные дворцы и минареты и тающие в утреннем тумане сказочные Принцевы острова. Прибавьте к этому крики муллы, стаи бездомных кошек и собак, снующие повсюду на воде лодки рыбаков и мелькающие кругом на улицах формы солдат и офицеров различных союзников Антанты – вот приблизительная картина Константинополя осенью 1920 года.

Русские беженцы поселились в основном в европейской части города, на западном берегу Босфора в районе Галата, около знаменитой башни, и в районе улицы Пера, главной европейской артерии города, где находились крупные посольские миссии, в том числе и российская, а также возле торговой площади Таксим или в традиционно русском районе Каракей.

Именно здесь, недалеко от порта, до сих пор находятся русское подворье, русский монастырь и русская церковь – единственная из трех сохранившихся, она действует и поныне. Она славится росписями константинопольского художника-декоратора В. К. Петрова.

Размещались беженцы, невзирая на чины и звания, кто как мог. Условия жизни были очень тяжелыми. Жили в гостиницах, монастырях, госпиталях, фабриках, а некоторых приютили в помещении или на лестнице русского посольства у посла А. А. Нератова, в прекрасном особняке красного цвета с колоннами по фасаду в стиле петербургских дворцов.

Лишь некоторые имевшие деньги знаменитости, вроде Александра Вертинского, могли поселиться в роскошном первоклассном отеле «Пера-палас». Рядом была конечная остановка «Восточного экспресса», навеки прославленного талантливым пером Агаты Кристи. Союзники – «Земский союз» Хрипунова, турецкий Красный Полумесяц и американский Красный Крест – помогали консервами, медикаментами, а также кое‑какой одеждой. Ввиду огромного наплыва беженцев русская речь слышалась повсюду.

Яркое и саркастическое описание положения русских беженцев на берегах Босфора дает Александр Вертинский, впоследствии вернувшийся в СССР: «Старые, желтозубые петербургские дамы, в мужских макинтошах, с тюрбанами на голове, вынимали из сумок последние портсигары – «царские подарки» с бриллиантовыми орлами – и закладывали или продавали их одесскому ювелиру Пурицу в наивной надежде на лучшие времена.

Они ходили все как одна одинаковые – прямые, как лестницы, с плоскими ступнями больших ног в мужской обуви, с крымскими двурогими палочками-посохами в руках – и делали “бедное, но гордое лицо”».

Бедственное положение беженцев вынудило различные международные комитеты принять действенные меры. Вот почему Французский дамский комитет Константинополя решил устроить в январе 1921 года бесплатную столовую в католической школе Святой Пульхерии, где в день обедало до 700 русских беженцев.

Комитет Итальянского королевского посольства под председательством маркиза Витторио Гарони организовал раздачу теплых вещей и обедов. Бельгийский комитет помощи гражданским беженцам из России вывез в Бельгию сотни русских детей-сирот и одиноких женщин с детьми.

Беженцам помогали также голландская, греческая, шведская и английская миссии. К сожалению, этой помощи на всех не хватало. Лишь работа с постоянным, а не случайным заработком могла дать русским эмигрантам кров и кусок хлеба в то трудное время. Об этом писал Дж. Кирк в статье «Константинопольский парадокс»: «Прибытие русских в Константинополь было началом парадокса.

Константинополь уже видел и ранее беженцев разного сорта – беженцев от неудавшихся войн, беженцев-паникеров и сотни других типов, но нам никого так не было жаль, как тех, что пришли на перегруженных врангелевских кораблях. То была человеческая катастрофа огромного масштаба, и тем не менее, именно они внесли свою лепту в создание таинственной ауры Константинополя.

Несмотря на присущую русским таинственность, они всегда будут объектом жалости и помощи. Но эти беженцы в самое короткое время оживили в Константинополе художественную жизнь, энергично приступили к ремесленному творчеству и проявили непобедимую жизнеспособность во всех других сферах.

После потери всего они приехали к нам не жаловаться, а делиться своим. Они привезли нам яркость цвета, комедию, красоту, песни, упорство и надежды. Они показали, что у них есть никогда их не покидающее умение забыть о прошлом, не думать о будущем, а сделать настоящее радостью!»

Музыка, песни, интриги и танцы

Обширной и влиятельной была русская колония артистов в Константинополе. Практически все из эвакуировавшихся через Крым русских артистов прошли через Босфор. Некоторые дали там лишь ряд представлений и уехали, другие задержались на несколько лет. Вкусам левантийской публики больше всего отвечал «легкий» жанр.

Известный в старой России опереточный артист Владимир Петрович Смирнов, организовавший в Константинополе производство знаменитой «Смирновской водки», вместе со своей женой опереточной примадонной Валентиной Пионтковской открыл кабаре-театр «Паризиана».

Здесь, как пишет в своих воспоминаниях «Осколки прошлого» очевидец событий князь П. П. Ишеев, «собирались по вечерам сливки экспедиционного корпуса». Далее он сообщает: «Дела завода были не ахти какие: турки водку не потребляли, а греки предпочитали ей свою
“дузику”, и, кроме того, был конкурент – русский полковник. Да и “Паризиана” сначала процветала, но затем почему‑то сошла на нет».

В константинопольском летнем саду «Буфф» Смирнов, Пионтковская и Полонский под руководством режиссера Любина поставили с грандиозным успехом «Прекрасную Елену» Оффенбаха. Судя по всему, эта постановка была одним из типичных примеров русского «декадентского» петербургского вкуса предреволюционных лет, находившегося под огромным влиянием бакстовской восточной экзотики.

Князь Ишеев пишет: «Елену-Пионтковскую выносили в паланкине чернокожие рабы, и это не были статисты, вымазанные сажею, а настоящие колоссального роста негры и нубийцы. Агамемнон выезжал на ослике, а Менелая-Полонского выносил на сцену турецкий грузчик
“хамал”.

Если прибавить к этому участие Юрия Морфесси, кордебалет и хор, оригинальную постановку, перенесение действия в зрительный зал при эффектном освещении прожекторов, красочность костюмов, то будет понятен ошеломляющий успех “Прекрасной Елены”».

О русской оперетте «Принтания» в Константинополе сообщал с энтузиазмом Григорий Рагозин в 1922 году: «Опереточная труппа Давецкой и Ардатова делает прекрасные сборы… Репертуар: “Сильва”, “Гейша”, “Прекрасная Елена”, “Добродетельная грешница”, “Корневильские колокола”, ”Ева”, “Дочь фараона”, “Жрица огня” и др. Наибольшим успехом из оперетт пользовались “Жрица огня” Валентинова, “Дочь фараона”, превращенная волею режиссера в одну из “Тайн гарема”, того же Валентинова и “Ева” Легара.

Объявлены “Роза Стамбула” и «Синяя мазурка”. Из актеров на первом месте В. И. Пионтковская, завоевавшая прочные симпатии публики. Следует также отметить и госпожу Селиванову, прекрасую “Жрицу”, “Анжель” и “Вдову”. Из мужчин, кроме ризнанных уже Н. Северского и А. Полонского, неизменным успехом пользуется молодой артист Г. Кларин – великолепный тенор с блестящими верхами и необычно ласкающим тембром».

Постановки были яркими, репертуар – разнообразным, хотя в нем все же доминировала восточная экзотика на русский лад, так что не устаешь и сегодня поражаться энергии и стойкости русских артистов на Босфоре в трудный для них час.

Особенно важным вкладом в популяризацию русского искусства и стиля явились выступления русских певиц в Константинополе в начале 1920‑х годов. Там пели знаменитая цыганская певица Настя Полякова и исполнительница цыганских романсов А. Муравьева. Шумным успехом у турецкой и русской публики пользовалась драматическое сопрано Анна Павловна Волина: одной из первых она начала
петь русские романсы на турецком языке.

Тем не менее, языковой барьер в Константинополе не был такой уж непреодолимой преградой для русской эмиграции. Большая часть константинопольских европейцев или левантийцев говорила на французском, самом распространенном иностранном языке и в царской России.

Одной из наиболее опытных концертных певиц в ту пору была Наталья Ивановна Жило, сопрано, выпускница Московской консерватории. У нее был обширный камерный репертуар в русском стиле, и выступала она в расшитом жемчугом кокошнике и нарядном «великокняжеском» сарафане. Настоящим же символом «красоты в изгнании» стал в Константинополе русский балет.

До приезда русских эмигрантов классического балета там не было. В прошлом известная балерина Варшавского театра Ольга Александровна Мечковская, приехав с дочерью Анной в город, открыла первую балетную студию. Она, как пишет альманах «Русские на Босфоре», “по справедливости может считаться вдохновительницей русского балета в Константинополе”.

Вслед за ней подобную школу организовала Лидия Красса- Арзуманова, родившаяся в Петербурге в 1897 году и учившаяся танцам там же. Она продолжала свою педагогическую деятельность и в послевоенное время. Одна из живущих теперь в Стамбуле учениц Арзумановой, Елена Гордиенко, вспоминает: «У Арзумановой все начали учиться. Но она преподавала больше атмосферу, балетный, так сказать, воздух».

Тем не менее, именно Красса-Арзуманова считается в Турции одной из создательниц турецкого национального балета и в Анкаре, и в Стамбуле.

Важную роль в пропаганде русского искусства сыграла постановка «Шахерезады» на музыку Римского-Корсакова балетмейстером Виктором Зиминым. Костюмы к этому спектаклю создал талантливейший Павел Федорович Челищев (1898-1957). Оформивший в Константинополе шесть постановок для труппы Зимина, Павел Челищев был впоследствии тесно связан в Париже с дягилевской антрепризой и миром высокой моды.

Особенное место в ночной, ресторанной, жизни русского Константинополя занимал певец Александр Вертинский. Эвакуировавшись из России с Борисом Путятой и поселившись в «Пера-паласе», Вертинский с помощью знакомого турка открыл известное кабаре «Черная роза», пользовавшееся популярностью.

Оно располагалось на улице Пера, ныне Истиклар, дом 122, где теперь размещается кафе «Ешилчам». Там за гардеробной стойкой стоял русский – бывший сенатор, а подавали хорошенькие русские дамы, слегка кокетничавшие своим неумением подавать. О вечерах в «Черной розе», печально известной своим кокаином и опиумом, писал и сам Вертинский: «Было одно желание – забыться. Забыться во что бы то ни стало.

Сперва играли в “баккара”, потом ужинали, потом пили “шампитр”. Собирались мужскими компаниями по несколько человек и кутили, вспоминая старый Петербург». В том же кабаре с громадным успехом выступала певица Елена Никитина, о чем пишет князь Ишеев.

Мода “а-ля рюсс”

Особую главу в жизни русских в Константинополе составляла их деятельность в области моды. На улице Пера открылись русские магазины мод и мехов, а также различные модные мастерские. Сперва они занимались перепродажей платьев и шуб, привезенных элегантными, но нуждавшимися дамами. Крупным заведением был меховой магазин москвича Турчихина, находившийся в доме 105.

Там же, на Пера, открыли ателье одесские портные Д. Каминский и М. Шульман. В пассаже «Ориенталь» открылся русский обувной магазин «Владимир», «Общество русской торговли» на Пера в доме 58 торговало подержанными мехами, русскими драгоценностями и серебром. В пассаже «Альгамбра» были открыты магазин и мастерская сумок «Григорьян», принадлежавшие русскому армянину.

Альманах «Русские на Босфоре» пишет об этом: «Проходя по пассажу “Альгамбра” на Пера, нельзя не заметить витрины с изящными дамскими сумками красивой выделки, с оригинальными и прихотливыми рисунками и богатыми инкрустациями – это работы “мастера из России” господина Григорьяна, в прошлом имевшего переплетно-художественную мастерскую в Тифлисе и “галантерейную” мастерскую в Ростове, а в эмиграции всецело сосредоточившегося на так называемых галантерейных работах и сразу же выдвинувшегося на этом поприще.

Прибыв в Константинополь семь лет назад, господинн Григорьян, открыв магазин и мастерскую, широко развил свое дело и имеет солидную клиентуру. Дамские сумки работы господина Григорьяна зачастую представляют шедевры прикладного искусства, удивляющие художественностью и филигранностью отделки».

Из числа русских модных предприятий на Пера следует выделить дом моды «Феражаль», принадлежавший Наталье Николаевне Лазаревой (1886-1955?). Художница из Петербурга, бывшая ученица петербургской Академии художеств, она, возможно, первой из эмигранток открыла со своей дочерью Ириной Федоровой дом моды «Феражаль».

Французский журналист пишет об этом: «Сперва в одиночку, затем спустя некоторое время при помощи молодой работницы она создавала вещи, быстро завоевавшие славу. Её дом “Феражаль” стал вскоре одним из наипервейших на Пера». Он просуществовал три года, с 1920‑го до конца 1923‑го, когда хозяйка в поисках лучшей участи уехала с дочерью в Париж, где открыла в 1924 году небольшой дом моды «Анели». К сожалению, долгие поиски моделей дома «Феражаль» и в Стамбуле, и в Париже не увенчались успехом. Вполне возможно, что то были вещи без «грифа», то есть неподписанные, что, безусловно, затрудняет их розыски.

В 1920 году князь Тохтамыш Гирей и его сестра открыли дом моды «Сидан», продержавшийся до начала 1960‑х годов. Главными художницами-закройщицами там были Елизавета Акимовна Ченоль и Анна Александровна Фролова. До конца 1930‑х годов в Константинополе существовали русское ателье белья и корсетов «Корсак» и шляпное дело «Ольга». В начале 1920‑х годов Союз молодых христиан организовал для русских эмигрантов курсы по изготовлению шляп и выделил для них стипендии. Выпускницы курсов открывали собственные ателье или поступали на работу в уже существующие.

Мода русского Константинополя была разительным контрастом привычной, оттоманской. Турчанки по‑прежнему носили национальную одежду с густыми вуалями, закрывавшими пол-лица. Русские же дамы, ходившие кто в чем, демонстрировали чаще всего последние летние модели кисловодских и ялтинских портних. Их платья, укороченные по моде 1919 года, с заниженной талией, носимые без корсета, были, безусловно, европейской новинкой в красочном Константинополе.

Очаровательные голубоглазые блондинки сводили с ума. О русских женщинах в Константинополе появилось тогда множество статей и карикатур: турки млеют в кофейне перед русской официанткой; аварии, вызванные появлением русской дамы на тротуаре, и прочее. В книге воспоминаний «Записки русского Пьеро» Вертинский писал: «Положение женщин было лучше, чем мужчин. Турки вообще от них потеряли головы. Наши голубоглазые, светловолосые красавицы для них, привыкших к своим смуглым, восточным повелительницам, показались ангелами, райскими гуриями, женщинами с другой планеты.

Разводы сыпались как из рога изобилия… Грубоватые американцы, суховатые снобы-англичане, пылкие и ревнивые итальянцы, веселые и самоуверенные французы – все совершенно менялись под “благотворным” влиянием русских женщин. “Переделывали” они их изумительно – русские женщины любят «переделывать» мужчин. Для иностранцев “условия” были довольно трудными. Но чего не перетерпишь ради любимой женщины».

И всё же, многие эмигранты не оставляли надежд на выезд из Константинополя. По улице Пера бродили толпы русских беженцев, осаждая иностранные посольства в надежде на получение въездной визы. Чехословакия и Югославия принимали интеллигенцию, студентов, преподавателей, инженеров и врачей; Болгария приютила у себя часть галлиполийцев, Аргентина звала в Патагонию безземельных казаков, в Германию стремились банкиры и меховщики, многие рвались в Америку, а Франция нуждалась лишь в дешевой рабочей силе…

Перед приходом к власти Ататюрка турецкая монархия доживала свой век. Сам султан жил узником в «Ильдиз Киоске». Дальнейшее пребывание огромного числа русских беженцев в оккупированном Антантой Константинополе находилось под вопросом. К 1924 году русская эмиграция стала постепенно разъезжаться с берегов Босфора, кто куда мог.

Остались лишь те, кто нашел хорошую работу, а также вышедшие замуж за турок русские женщины. Русский Константинополь опустел. О нем свидетельствует теперь лишь небольшое русское кладбище с облицованной плитками часовенкой и надписью на ней: «Души их во благих водворятся».

Историк моды, постоянный ведущий программы «Модный приговор» на Первом канале, автор множества книг о моде, коллекционер.
Специально для Art+Privė