Александр Барковский. Цыганки

(Архив №11, 2014)

Текст: Сергей Николаевич Абашин, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела этнографии Средней Азии Института этнологии и антропологии Российской Академии наук

Известно, что молодое поколение является катализатором новых идей. Так было на протяжении многих лет и в искусстве Узбекистана. Однако сегодня, как никогда ранее, им приходится реализовывать себя в предлагаемых условиях, а для актуального искусства, которое может существовать исключительно при поддержке независимых арт-институтов и фондов, их почти нет. И это наблюдается в целом в Центрально-Азиатском регионе. Тем заметнее на небольшой территории, занятой современным искусством, динамичное развитие творчества молодого ташкентского художника Александра Барковского.

Получив образование по специальности «книжная графика» (1994‑1998 гг.) в художественном колледже Ташкента, он сразу же определился с направлением в сторону contemporary art и начал постигать язык этого искусства. Он посещал лекции в Московском Музее современного искусства, участвовал в проекте «Медиалаборатория», и закончил режиссерские курсы при Институте Гете в Ташкенте. Он начал работать с разными медиа, такими как компьютерная графика, фотография, фотоколлаж и видео, смело экспериментируя и сочетая их с живописью в поисках своего языка. Однако быстро понял, что главное необходимо искать и артикулировать на территории смыслов. В 2005 году, когда Барковский вышел на арт-сцену, были очевидны тенденции гламуризации отечественного мейнстрима, упорно разрабатывающего этнокультурную проблематику. Уловив, что искусству не хватает новых отношений с реальностью, то есть отсутствует режим включенности в социум, Барковский в серии «Ташкент и его жители» представил фотоколлажи, портреты маргинальных типов, убогие жилые кварталы советской застройки. Его работы вызывали полемику, многим обращение к такой реальности показалось невыносимо репрессивным.

Со временем знание конвенциональных правил актуального искусства и оригинальная постмодернистская ментальность молодого художника все больше вели его к пародийности и умелому пастишу в серии «Кока-кола в Узбекистане» и «Узбекистан – город Мира и Дружбы». Так, в раскрашенных фото 1930‑х годов видны приемы мутации привычных образцов: на фоне надписи известного американского напитка в стандартных для советских фотографий позах сидят «освобожденные девушки» Советского Востока. Словно по В. Беньямину, художник исследует и показывает, что одновременно с возможностью бесконечно воспроизводить и раскрашивать изображение, происходит обесценивание изначального образа под прицелом новой оптики. Ирония Барковкого по поводу старых и новых мифов сводит оба типа образов вместе. Поразительно, что они подошли друг другу как влитые, ибо перекодировка контекстов выявила возможность какой‑то другой их жизни, растерявшей свой прежний изначальный смысл.

У люли, как правило, нет документов, их не учитывает перепись населения, то есть формально они не существуют.

Серия «Цыганские мадонны» – этапная в творчестве молодого художника по многим причинам. Она определила его движение в сторону проектности и концептуальности. Барковский выстроил содержательный посыл на валоризиции профанного, то есть придал ценность чему‑то вне привычной шкалы ценностей нашего социума и эстетики.

Речь идет о цыганах, постоянно кочующих в Таджикистане и Узбекистане. Этот древний народ с загадочной культурой и языком, веками занимающийся нищенством, называют «люли», «джуги» или «мугат» (мусульмане). Их разгоняет милиция, горожане стараются избегать или не замечать этих попрошаек. У люли, как правило, нет документов, их не учитывает перепись населения, то есть формально они не существуют.

Художник исследует эту табуированную зону, за которой общество прочертило границу между порядочными, достойными людьми и цыганами. Фотографии цыганских женщин с детьми, которых художник находил на рынках, кладбищах, вокзалах, рядом с мечетями и вдоль проезжих дорог представлены в классической ренессансной иконографии Мадонны, что сводит на нет условные границы высокого и низкого, «грязи» и чистоты… Следуя дальше в идее возвышения образа, художник поместил работы в деревянные оклады, изготовленные из элементов традиционных цыганских детских колыбелей, подобно иконам, и дорогую инкрустацию с намеком на китч. Серию сопровождает видео-арт по сюжету картины «Сикстинская Мадонна» Рафаэля с образами цыган. Такие приемы в постмодернистском дискурсе встречаются нередко. Из недавних можно вспомнить Криса Офили с изображением Девы Марии, или Уинка Шонибар с его остроумной манипулияцией классической иконографией в хогартовских сериях с африканцем.

Оригинально техническое исполнение этой серии: фотографии напечатаны в технике литографии. Готовые отпечатанные оттиски художник раскрашивает вручную акварелью и темперой. Как говорит сам Бакровский, в этом методе его привлекает сочетание серийности производства фотографии с непосредственностью касания автора при их ручной обработке.

Оригинально техническое исполнение этой серии: фотографии напечатаны в технике литографии. Готовые отпечатанные оттиски художник раскрашивает вручную акварелью и темперой

Самое важное в результатах поисков художника – это то, что в его работах стихия низов общества принимается высоко-эстетической европейской формой как своя, без отторжения, то есть задевает какие‑то общечеловеческие, гуманные границы. Ответная реакция на его концептуальный жест не заставила себя ждать. Проект демонстрировался на нескольких международных выставках, а также на выставке в аукционном доме Sotheby’s (London) в 2013 году.

Осмысление фундаментальных основ традиций и их современного бытования можно видеть в недавнем проекте Барковского «Мифы и легенды Востока: Сурхандарьинская область» (2013). Однако его не волнуют «высокие» этажи в вопросах национальной самоидентификации. Но он задумывается о современной жизни уникальной по своей культуре этнической группы Байсунского региона, внедряясь в архаичное, разглядев в нем вечные пласты. В 30 фотографиях в технике офсетной печати на акварельной бумаге и на видео запечатлены старики и женщины библейского облика, то, как они приспособились к новым условиям социальной и экономической жизни, их общение с окружающим миром, и изменения, происходящие в их замкнутом сообществе в наши дни.

Все это художник берет не из сундуков этнокультурного наследия, а из реального времени, и это заставляет механизмы традиций работать в совершенно неожиданном взгляде на материал: не привычном фольклорно-этнографическом, а в режиме постмодернисткой интерпретации.

 

I agree to have my personal information transfered to AWeber ( more information )
Tags:
0 shares