На дальних берегах

(Архив №12, 2014)

Давным давно, а именно 20 сентября 1871 года русский натуралист, этнолог и антрополог Николай Николаевич Миклухо-Маклай на вопрос командира корвета «Витязь» капитана второго ранга Павла Николаевича Назимова, в каком месте берега он желает быть высаженным, указал на небольшой, несколько выдающийся в море мыс, живописно усаженный высокими и стройными кокосовыми пальмами.


Текст и фотоматериалы Валерий Сурин

На этом месте Маклаю предстояло преодолеть много неслыханных испытаний, о которых он мастерски поведал читателям в своих увлекательных «Дневниках о путешествии к берегам Новой Гвинеи».

В письме к Маклаю от 25 сентября 1886 года Л. Н. Толстой написал следующее: «Не знаю, какой вклад в науку, ту, которой вы служите, составят ваши коллекции и открытия, но ваш опыт общения с дикими составит эпоху в той науке, которой я служу, – в науке о том, как жить людям друг с другом».

Тот факт, что в России до сей поры чтят и помнят Николая Николаевича – это вполне естественно. Когда я учился в московской школе – это было давно – любопытные тексты и факты об учёном-романтике были частью учебной программы. Вероятно, они настолько сильно завладели тогда моим воображением, что в своей последующей жизни я весьма часто возвращался к удивительным рассказам Маклая. Его пышущие тропическим жаром истории стали одной из причин посетившего меня ещё в среднем школьном возрасте серьёзного влечения к путешествиям. Второй тому причиной стали роскошные почтовые марки дальних экзотических стран, подолгу мечтая над которыми, я видел себя то в Новой Гвинее на месте Миклухи-Маклая, то где‑то в Африке в экспедиции с Ливингстоном. Я тогда не задумывался о том, что я суть продукт советской эпохи и, соответственно, советской власти, которая, к путешествиям своих граждан относилась, как известно, с большим подозрением. К счастью, эта болезнь не очень уверенных в себе руководителей теперь прошла. Разрешили ездить не только в Болгарию (разумеется, я ничего не имею против этой солнечной страны), но и, например, в Папуа Новую Гвинею, о которой далее и пойдёт речь.

Так вот, что в России помнят Миклухо-Маклая – в этом нет ничего сверхъестественного, а вот что на далёких ново-гвинейских берегах, где русский учёный в позапрошлом веке провёл в общей сложности почти три года, исследуя всё, что поддавалось изучению, спустя 6 поколений папуасы уважают память о нём – это, согласитесь, явление несколько более удивительное. Но это факт, в котором я убедился лично и неоднократно. А дело было так…

Мемориал в Маданге

В начале моего изложения я не случайно упомянул 20 сентября 1871 года. Надо же было такому случиться, что именно в этот самый день, 20 числа, но года уже 2014‑го, т. е. ровно через 143 года, ваш покорный слуга вместе со своею верною супругой торжественно открывал на Мысе Гарагасси в память о Маклае его новый Мемориал. Мыс Гарагасси залегает на берегу залива Астролябии в море Бисмарка аккурат между деревнями Горенду, Бонгу и Гумбу, столь часто упоминаемыми в его «Дневниках». Церемония состоялась в присутствии 1000 с лишним папуасов, а также человек тридцати гостей австралийского, ново-зеландского, германского, венгерского, польского, а больше не упомню, какого, происхождения. Россию стихийно представляли двое: я и моя итальянская (!) супруга. Других пока не прислали. Позволю себе без лишней скромности заметить, что наша акция стала очень существенным событием в жизни Провинции Маданг на северо-восточном побережье Новой Гвинеи.

Была пресса, было телевидение, был знаменитый на всю страну народный папуасский артист, принявший по этому случаю приглашение выступить перед местной публикой и очень, как мы видели, её позабавивший и порадовавший. Кстати, сюжет, разыгранный артистами, также имел прямое отношение к пребыванию Маклая на этих берегах: по сценарию жители окрестных деревень – в соответствии с традицией – шумно, с гиканьем и ужимками делили между собой почётное право называться деревней, которой принадлежал Маклай.

Были официальные выступления как со стороны руководства Провинции, так и со стороны пишущего эти строки, который в отсутствии достойной альтернативы самовольно взял на себя право представлять великую Россию на этом, поверьте, весьма важном для сближения народов мероприятии.

На открытие Мемориала искренне хотел приехать из Джакарты посол Российской Федерации в Индонезии и Папуа Новой Гвинее М. Ю. Галузин, но по техническим причинам его визит не состоялся, хотя папуасы очень хотели его видеть. А вот Русское Географическое Общество, которое и командировало Николая Николаевича в 1870 году в эту тяжелейшую экспедицию, не проявило по известным только им самим причинам никакого интереса по поддержанию на далёких берегах памяти одного из лучших за всю его историю членов, делающих честь этому самому РГО и прославивших Россию во всём мире, хотя вся информация была мною передана в РГО заблаговременно. Ну да, Бог им судья.

География поиска

История с желанием установить контакт с потомками туземных друзей Маклая началась в нашей семье лет 15 тому назад. Нам удалось посредством многочисленных попыток наладить кое с кем из современных папуасов, проживающих на Берегу Маклая (так на русских географических и морских картах назывались раньше места у залива Астролябии) электронно-почтовую связь (в Маданге она есть). Мы представились, рассказали, кто мы такие, и что нам нужно – это их сначала удивило, потом успокоило. Дело в том, что желающих установить связь с отдалёнными деревнями Новой Гвинеи за последние 30 лет не наблюдалось. Объяснили, что вот, дескать, хотим восстановить память о русском путешественнике, который жил среди ваших не столь уж далёких предков. Получили ответ – приезжайте, вас ждёт потомок лучшего друга Маклая – папуаса Туя (см. «Дневники») в пятом, кажется, поколении. Тоже, кстати сказать, по имени Туй.

Исполнившись энтузиазма, мы разработали довольно замысловатый маршрут до столицы ПНГ – города Порт Морсби. Из Европы туда не только не ходят поезда, но и самолёты летают по касательной – со всяческими пересадками. А нам от Порта Морсби ещё, что называется, пилить и пилить далеко в джунгли на северо-восток острова Новая Гвинея. Словом, разобрались, приобрели многочисленные билеты, получили необходимые визы и… за четыре дня до удовольствия вылета в сторону Индонезии, мне, человеку, который, помимо увлекательных путешествий, должен также достойно кормить свою немногочисленную семью, как раз в силу профессиональной необходимости пришлось выехать в несколько ином направлении – в город Санкт-Петербург, овеянный трудовой и революционной славой. На этом первая попытка второго освоения представителем России Берега Маклая бесславно завершилась. Эту деталь я рассказал лишь для того, чтобы читатель оценил, в каких неоднозначных условиях рождалось восстановление Мемориала Маклая на дальних берегах.

Но, как говорит моя супруга, мы рождены побеждать.

Следует также отметить, что много лет спустя после смерти Маклая в Петербурге в 1888 году спорадические контакты, хотя и крайне редко, с папуасами Берега Маклая всё же имели место. Ну, например, в 1971 году группе советских учёных и моряков было дозволено очень кратковременное посещение Мыса Гарагасси. Это посещение было совершено на океанографическом судне, также носившем название «Витязь», как я понимаю, в честь военного корвета, высадившего Маклая на этом самом месте 100 лет тому. Поскольку ПНГ в 1971 году ещё не стало самостоятельным государством (это произошло позже – в 1975), а являлось подмандатной территорией (или, если угодно, колонией Австралии, хотя разница в понятиях всё же есть), разрешение на посещение ПНГ выдавалось властями Зелёного Континента. Вот они‑то, скрепя сердце (времена были такие, ну прямо как и нынче), и дали такое разрешение на посещение маклаевских мест.

Но только чтоб ни…ни…, не задерживаться. Советская экспедиция под пристальным и неусыпным оком ответственных порученцев, а также удивлённых местных жителей установила на мысе, где русские моряки устроили в 1871 году для Николая Николаевича небольшую хижину, довольно неприглядный (спасибо, конечно, и на том) памятный камень с закреплённой на нём мемориальной доской из нержавеющей стали. На ней были начертаны несколько строк на русском и английском языках во славу русского учёного.

Когда сэр Питер услышал о нас и о нашем намерении, волнистое море Бисмарка на следующее утро как‑то само собою успокоилось, на его поверхности возле гостиничного причала закачалась небольшая моторная лодка, в ней уже сидел рулевой – полу-фиджиец, полу-папуас, в неё же запрыгнул наевшийся по случаю и с утра пораньше очень душистого чеснока Бисиби, которому «Михал Иваныч» строго-настрого наказал всячески содействовать нам в наших начинаниях. Представьте себе, мы поплыли – со свежим солоноватым ветерком и в состоянии какого‑то счастливого умопомрачения не то от убийственного аромата чеснока, разившего в самый мозг, не то – что вероятнее – от предвкушения долгожданного свидания с таинственной и далёкой историей. Неужели увидим место, где жил Миклухо-Маклай, где он бродил по заросшим густой зеленью тропинкам среди вековых деревьев, и сами по ним прогуляемся, где он пил воду из пресного источника, который многократно упомянут в его «Дневниках», где он, ежедневно подвергая себя смертельной опасности, общался с дикими, изучая их язык, повадки, привычки, строение черепа, понимание и толкование природы и всё прочее? Да. Всё осуществилось. Мы победили и неблагоприятное на тот момент состояние погодных условий, и нежелание папуасов возиться с нами и ехать чёрт знает куда и неизвестно зачем. Но всемогущие звёзды Южного Полушария расположились таким образом, что наши долголетние сны и грёзы вдруг стали реальностью.

Мыс Гарагассии и его жители

После всего лишь часового плаванья на быстрой моторной лодке мы подошли к широко известному в узком кругу Мысу Гарагасси.

«…громадные деревья, росшие у самой окраины приглыбого скалистого (поднятого кораллового рифа) берега бухточки, опускали свою листву до самой поверхности воды, и бесчисленные лианы и разные паразитные растения образовывали своими гирляндами положительную занавесь между деревьями, и только северный песчаный мысок этой бухточки был открыт. Вскоре группа дикарей появилась на этом мыске. Туземцы казались очень боязливыми. После долгих совещаний между собою один из них выдвинулся из группы, неся кокосовый орех, который он положил у берега и, указывая на него мимикой, хотел, казалось, объяснить, что кокос этот назначается для нас, а затем быстро скрылся в чаще леса». Н. Н. Миклухо-Маклай, 20 сентября 1871 года.

А 4 апреля 2013 года мне довелось (не для сравнения, разумеется, с маклаевскими впечатлениями, а так – для хроники) сделать в моём дневнике следующую запись: «Мы пристали к месту, которое, несомненно, много-много раз видело Николая Николаевича. В двух шагах от мыса Гарагасси выпрыгнули из лодки по колено в воду, лодку подтащил к берегу один-единственный местный житель, вышедший нам навстречу.

Правда, через минуту откуда ни возьмись материализовались из воздуха человек десять папуасов, конечно, не в набедренных повязках с луком, грозными стрелами и прочим дрекольем в руках, как Туй и его товарищи во времена Маклая, а кто всё же голый по пояс, но в штанах, а кто в довольно драной и изношенной одёжке, и не то чтобы надетой на тело, а так напяленной кое‑как и подчас без всякого видимого смысла. Ну, например, один суровый парень, но вполне приятной наружности на левой руке имел какую‑то не то мотоциклетную крагу, не то перчатку для работы на строительстве или в огороде. Мы сначала подумали, что он прячет искалеченную конечность, но нет, он ею отлично управлялся при самых разных обстоятельствах. В другой же руке он удерживал некую округлую принадлежность, назначение которой было не разобрать.

Потом, часа через полтора до нас дошло (но без знания основ поведения папуасов этого понять нельзя), что это была металлическая коробка, уложенная в смятый целлофановый пакет, используемая им для хранения при себе извести, которую они примешивают к бетелю в ходе его непрерывного жевания. От этого бетеля у всех жителей островов Южных морей болезненно красные дёсны и зубы. Вот почему английские мореплаватели, впервые встречавшие туземцев в этих широтах, докладывали в Лондон, что все жители поголовно отчаянно страдают от туберкулёза и кровохаркают. Действительно, слюна от такого ореха становится ненормально красной. И по сей день пыльные мостовые и улицы во многих общественных и частных местах южных широт сплошь и рядом густо заплёваны красным, словно кругом дрались и обильно лили кровь. Правда, в местах поизящнее (почтамт, богоугодные заведения, медпункт, краеведческий музей и т. п.) висят красноречивые объявления, что, дескать, курить и харкать бетелем воспрещается».

Возвращаюсь к прерванному повествованию.

У многих из встретивших нас папуасов вместо лука и копья в руках находились здоровенные, в основном, сильно поржавевшие от постоянной высокой влажности мачете, а на лицах не было никакого ожидаемого благоприятствования. Разумеется, это нас озадачило и огорчило и довольно долго ещё продолжало беспокоить, поскольку нельзя было понять, что к чему. Приходилось внимательно следить за обстановкой.

Дело в том, что из исторических источников нам известно, что нрав папуасов, живущих в глубинке, весьма крут и подчас непредсказуем, и что надо держать ухо востро, тем более, что встречу нам оказали какую‑то неожиданную, почти что злобную. Говорили громко, курлыча вроде по‑журавлиному, размахивали мачете (правда, далеко от наших носов), особливо один молодой, который, судя по всему, был у них набольший. И наш Бисиби, не понимавший ни рожна по‑местному, тоже как‑то смешался и растерялся. Что ж такое?

Опять уместно процитировать Дневники Николая Николаевича. Про своё знакомство с туземцами он 1 октября 1871 года записал: «Я в свою очередь стал глядеть кругом – все угрюмые, встревоженные, недовольные физиономии и взгляды, как будто говорящие, зачем я пришёл нарушить их спокойную жизнь. Мне самому как‑то стало неловко: начто прихожу я стеснять этих людей. Никто не покидал оружия, за исключением двух или трёх стариков. Число туземцев стало прибывать, кажется, другая деревня была недалеко, и тревога, вследствие моего прихода, дошла и туда. Небольшая толпа окружила меня; двое или трое говорили очень громко, как‑то враждебно поглядывая на меня.

При этом, как бы в подкрепление своих слов, они размахивали копьями, которые держали в руках. Один из них был даже так нахален, что копьём при какой‑то фразе, которую я, разумеется, не понял, вдруг размахнулся и еле‑еле не попал мне в глаз или в нос. Движение было замечательно быстро, и, конечно, не я был причиною того, что не был ранен, так как я не успел двинуться с места, где стоял, а ловкость и верность руки туземца, успевшего остановить конец копья своего в нескольких сантиметрах от моего лица».

Эти записи сами собой катапультировались из головы, а руки наши несмотря на 35‑градусную жару стали потихоньку зябнуть. Ну, к счастью, именно такого грозного опыта на нашу долю не выпало, хотя напряжение чувствовалось высоковольтное, и это было неприятно. Всё оказалось куда прозаичнее, чем во времена Маклая, когда меркантильная отрава ещё не поглотила туземное сознание. Выяснилось, что кто‑то из редких посетителей, завезённых сюда ранее компанией, которую представлял наш Бисиби, за что‑то не расплатился, и папуасы по вполне понятным причинам обиделись и хотели получить причитающееся. Наилучшими и, рискну сказать, единственными кандидатами на оплату чужих счетов оказались мы с супругой. Не ехать же из‑за этого обратно. Вопрос разрешился быстро, лёд растаял, снег сошёл и даже взошло солнышко поначалу в виде несколько натянутых, а потом и вполне дружелюбных улыбок. Тем более, что мы вообще не торговались – сделали, что надо, и всё. Для нас главной была идея. Туземцы не ожидали, что это будет так легко и готовились впечатлить нас своим курлыканьем. Впечатлили. И выиграли без сопротивления. Денег, надо сказать, у них в деревнях отродясь не водилось, живут люди бедно, и потому мы только обрадовались, что сможем залатать чьи‑нибудь старые дыры на заношенных майках посредством нашего посильного участия.

Наконец, под белы руки нас повели на желанное место, где 142 года назад, потонув в тропических зарослях, примостилась утлая хижина Маклая, а теперь красовался памятный камень со стальной доской, надпись на которой читалась с большим трудом из‑за воздействия проливных тропических дождей и беспощадно разящих солнечных лучей. С момента её установки ко времени нашего первого посещения прошло 42 года. Глядя на довольно жалкого вида монумент, невозможно отделаться от выдающейся мысли, что такой замечательный сын России, как Маклай, от своей небедной Родины-матери заслуживает несколько большего. Надо будет что‑то предпринимать – за Державу обидно.

Мы были счастливы! Мы сделали то, о чём долго мечтали – добрались до места, где жил Маклай. Что теперь? Конечно, свыше 600 фотографий, кинокадры, дневниковые записи, сделанные мною и моей супругой отдельно (причём на разных языках), с тем чтобы по прошествии времени наши впечатления можно было сравнивать и снова получать от этого удовольствие, мысленно возвращаясь в прошлое – всё это увезённый нами бесценный багаж памяти. Но хотелось как‑то продолжить контакт, не оставить эту главу открытой, поскольку степень её художественно-исторического воздействия на наше воображение оказалось неожиданно высокой.

Среди нехоженых дорог

Папуасов подле наших скромных персон было очень много, они сопровождали нас повсюду, куда бы мы не поворачивали. Дети всех возрастов, мастей и оттенков от кофейно-молочных до иссиня-чёрных глядели, разинув рот, на всё это удивительное действо, состоявшее в торжественно-триумфальном шествии по ближним деревням всё нараставшей и гудевшей от возбуждения толпы. Однако, у нас тоже был свой план – нас, как говорится, просто так, с рельсов не снимешь. Нам надо было сначала осмотреть источник, из которого Маклай брал пресную воду. Источник, хотя и слегка загаженный, был на месте. Затем нам надлежало посетить, как минимум, три деревни, бывшие основой исследовательской деятельности Николая Николаевича, в которых жили его лучшие друзья-приятели – Туй, Саул, Коды-боро, Бонем. И это тоже удалось.

Нас водили тропами, по которым сотни раз ходил Маклай; сколько из уткнувших в солнце свои кроны деревьев видело здесь русского учёного? Много. В деревне Горенду нам показали точное место, на котором стоял дом семьи Туя, и где Маклай часто бывал желанным гостем, где его, уже как настоящего папуаса, потчевали сладким картофелем и свининой, поджаренной и разделённой таким образом, что ему всегда предназначались лучшие куски, как Большому Человеку. В деревне Бонгу мы посидели под раскидистым деревом, где Маклай, научившись говорить и понимать на местном языке, нередко сиживал с папуасами, обсуждая их насущные дела – ему очень верили и всегда слушали. В деревне Бугадим, до которой надо было ещё раз немного проплыть на лодке, потомок приятеля Маклая Коды-боро провёл нас по местам, связанным с именем его знатного предка – вождя деревни. Словом, мы окунулись с головой в ту старинную атмосферу симпатии и взаимопонимания между людьми, живущими ну разве что только не на разных планетах. И это было то, о чём мы мечтали и к чему стремились, долго и упорно. Нам посчастливилось испытать на себе ощущения близости к той «науке», о которой говорил Л. Н. Толстой, – «науке о том, как жить людям друг с другом».

Понятно, не стоит преувеличивать ожиданий от происходящего. Подобные ощущения внутреннего комфорта и даже, если угодно, счастья – они, как и многое в жизни, весьма мимолетны. Но уверяю вас, что их стоит искать, к ним обязательно надо стремиться, заразив этим себя и по возможности других, именно для того, чтобы их испытать, пусть и очень коротко. Прелесть жизни состоит и в этом тоже – таков наш опыт.

Так или иначе, собравшиеся вокруг нас папуасы, возглавляемые вождём деревни Горенду – Туем и его сыном Бонемом (оба прямые потомки известного нам Туя), явно хотели нас послушать, что, мол, эти русские (и итальянцы, в лице моей супруги) нам скажут. Отказаться было никак нельзя – надо соблюдать традиции, пришлось открыть почти всенародный митинг на английском языке, который горстка самых важных из стоявших подле нас жителей, с горем пополам понимала. На подготовку выступления времени не было, всё было неожиданно, но говорить следовало проникновенно, с намёком и надеждой на будущее наше участие и присутствие, но без откровенного вранья, что, к счастью, нам и не свойственно.

Стали импровизировать, но на основании наших собственных убеждений и намерений, в которые мы вполне верили. Основная трудность состояла в том, что нас после успешного разруливания первоначального денежного вопроса по неизвестным нам причинам стали рассматривать как полномочных и официальных представителей Российской Державы. Мы же были полномочными представителями нашей дружной российско-итальянской семьи, т. е. самих себя. Но настаивать на этом аспекте мы не стали, поскольку это очевидно понизило бы на месте наш рейтинг, что на тот момент лежало за пределами наших намерений.

Пришлось, как говорил Остап Сулейманыч, «возглавить автопробег». Маклай, кстати сказать, тоже не опровергал убеждения папуасов в том что он Человек с Луны. Они так его и называли «Каарам Тамо» – человек с Луны. Мы решили последовать его примеру.

Вопрос стоял следующим образом: ну где же ваша Великая Россия, приславшая нам сюда своего выдающегося сына и о нём благополучно позабывшая? Нет от Неё ни участия, ни помощи, ни интереса. А мы вот, как видите, поддерживаем в относительном порядке (совершеннейшая правда) по сути дела ваш мемориал. Зачем, спрашивается, нам это нужно? Вот мы теперь на вас и рассчитываем. Мы хотим почаще видеть здесь людей, таких как вы.

Суть нашего пламенного ответного выступления свелась к тому, что не делая никаких громких заявлений, мы брали на себя одно торжественное обещание: довести до каких‑нибудь официальных кругов России сведения о том, что мы здесь делаем, и каковы чаяния местного населения, готового поддерживать и в дальнейшем память о русском учёном на своих берегах. Расстались совершеннейшими друзьями, что было – ещё раз подчеркну – откровенно приятно.

Русские финансируют строительство защитной стены

Своё обещание поверившим нам папуасам мы выполнили целиком и полностью, чем, не обессудь, любезный читатель, очень гордимся. Нам удалось благодаря хорошим людям передать необходимую информацию, снабжённую нашими комментариями, как в МИД России, так и в РГО. О соответствующих реакциях уже было сказано вначале. Наша задача, как мы её себе поставили и как понимали, исходя из увиденного и услышанного на месте, состояла в том, чтобы:

а) восстановить приходящий от времени и погодных условий в запустение мемориал выдающемуся русскому натуралисту;
б) побудить российские официальные и профессиональные круги к действиям, направленным на укрепление постепенно увядающей памяти о Маклае в Новой Гвинее;
в) построить защитное сооружение, которое предохранило бы обрушение Мыса Гарагасси вместе со всем, что на нём находится материального и духовного в море.

Такая опасность на момент нашего посещения в 2013 году была стопроцентной. После упомянутых движений на официальном уровне стало понятно то, что и так было очевидно: либо мы за всё необходимое возьмёмся и заплатим сами, а так же это необходимое в придачу и организуем, либо Мыс Гарагасси вместе с памятью о Маклае уйдут глубоко под воду залива Астролябии.

Не почтите за нескромность, а почтите за правду следующее вполне ответственное заявление: не будь нас – российско-итальянской семьи и гражданина ПНГ сэра Питера Бартера с его персоналом и его строительным оборудованием – всё произошло бы именно так, как здесь описано, уже год тому назад. Но этого мы не допустили. Необходимые средства были направлены нами в ПНГ сразу после того, как стало ясно, что помощи Маклаю ждать неоткуда. Об этом, кстати сказать, самая влиятельная ежедневная газета страны “Post-Сourier”, выходящая в её столице Порт Морсби, написала большую статью под названием «Русские финансируют сооружение защитной стены» и поместила нашу фотографию возле старого Мемориала. Полтора года шли работы с переменным успехом из‑за большой отдалённости стройплощадки и немыслимой трудности доставки материалов и оборудования, из‑за часто неблагоприятных погодных условий, из‑за природной несклонности папуасов к правильно организованной и регулярной работе. И всё же, вопреки упомянутым объективным трудностям, результат оказался замечательным – стена из натурального камня не только защитила, но и украсила Мыс Гарагасси.

Памяти натуралиста и сына Отечества

И вот пожалуйста – на сентябрь 2014 года назначается торжественное открытие защитного сооружения и нового Мемориала в честь Н. Н. Миклухо-Маклая. Нас снова ждут в качестве желанных и почётных гостей на Берегу Маклая.

Помимо всего вышесказанного, на пожертвованные нами средства были приобретены учебные парты в начальную школу имени Маклая. Такая школа в деревне Горенду есть. Туда же были переданы его «Дневники», вышедшие недавно в России в очень изящном подарочном издании, и биография Николая Николаевича в авторстве академика Тумаркина. Два художественных и один документальный фильмы, рассказывающие о жизни и деятельности русского натуралиста, а также об упомянутом ранее плавании советских учёных и моряков к берегам Новой Гвинеи в 1971 году также имеются теперь в распоряжении папуасов – мы привезли их с собой.

Конечно, это всё по‑русски, но они важны как символ дружбы и хорошего отношения между людьми. Кстати, усилиями Питера Бартера в Австралии в своё время был издан и перевод на английский «Дневников» Маклая, и в этой школе он тоже есть.

Таким образом, нам снова пора собираться в Новую Гвинею, и путь опять не близкий. Но вдохновение всё равно побеждает трудности и преодолевает препятствия.

Понеслись на крыльях, если не любви, то энтузиазма.Сказать, что нас встретили хорошо – ничего не сказать. Нас встретили триумфально. Разве что на руках не носили, хотя к этому всё шло. Сэр Питер отвёл нам президентские апартаменты в своей гостинице, предоставил в наше распоряжение свою океанскую яхту, посадил в неё человек 50 гостей (включая артистов), и мы снова, как и полтора года назад, но уже более удобным транспортом покатили по морским волнам на укреплённый нашей защитной стеной Мыс Гарагасси – к Маклаю.

А там уже всё кишело кишмя. Синева роскошного моря, буйная зелень и богатейшая растительность, от красоты которой и у Николая Николаевича дух захватывало – это мы знаем по «Дневникам», красочные одежды папуасов и их специально подготовленные для особого случая праздничные костюмы с убранством из морских раковин и перьев райской птицы – всё это создавало неповторимую, отпечатавшуюся в памяти на всю жизнь картину – такое половодье красок не часто увидишь. В нашу честь был устроен грандиозный праздник с ритуальными танцами и хоровым пением, продолжавшимися не менее часа. Поверьте, это очень красиво и увлекательно. На шею повесили венки из орхидей, мне в руки вложили ножницы для торжественного перерезания ленточки открытия Мемориала (кусочек ленты до сих пор со мной). Как сказано выше, присутствовало свыше тысячи человек. Нас рассадили под тенистым навесом, поскольку солнце делало своё дело очень усердно. Начались торжественные и официальные выступления от имени вождей близлежащих деревень, затем слово взял администратор районного значения, затем с приветственной речью к собравшимся обратился сэр Питер Бартер – отовсюду звучали тёплые слова в адрес Российского государства, чем мы Его от всей души поздравляем. А далее настала моя очередь.

Я подготовил небольшой спич с цитатами из Льва Толстого и прочее, но, когда вышел к собравшимся и оглядел их по широко расположившемуся кругу, понял, что не надо сейчас Толстого и ничего не надо усложнённого, а просто надо сказать, что страна Россия вас, чтящих память её замечательного сына, постарается поддержать, что посол Российской Федерации не смог приехать по объективным причинам, но обязательно приедет, ну и ещё что‑то такое о том, что слишком много событий в современном мире имеет тенденцию не объединять, а разобщать людей, а мы должны противостоять этому политическому злу, насколько возможно.

Папуасам моё импровизированное выступление пришлось по душе, они несколько раз прерывали его аплодисментами, так как я убрал из него всю подготовленную-было казёнщину. Чем проще, тем лучше.

Ну, а дальше наступил уже самый торжественный момент: открытие нового обелиска и новой мемориальной доски. Кстати, старую тоже справедливо решили оставить, ведь она часть истории. Обелиск изящества не бог весть какого, но дело опять же в идее – об эстетических и художественных аспектах повседневной жизни в данных широтах говорить пока что рано. Подождем. Сняли покрывало, обелиск забелел, а доска из нержавейки засверкала и заиграла на ярком солнце. Портрет Маклая обнажился и предстал пред ясны очи праздничной публики. Под общее ликование зацепили за доску два флажка – российский и ПНГ. Словом, вышло всё, как мы надеялись – поверьте, это было не просто. Провидение нас не оставило и на этот раз, опять Ему душевное спасибо.
Самым лучшим результатом этого чудесного дня было заслуженное всеми ощущение замечательного единения между народами – если говорить немножко пафосно, или между обычными, хотя и очень разными людьми – если выражаться попроще.

Ну что же, здесь, пожалуй, можно ставить точку в этом маленьком рассказе о хорошем деле, но наша деятельность и наши контакты с ПНГ продолжаются. Мы очень надеемся на нашего посла в Индонезии и ПНГ М. Ю. Галузина, который проявляет искренний интерес к тому, чем мы занимаемся, и который, взяв у нас эстафетную палочку, будет, действительно делать то, что в его силах, для сближения людей уже от имени официальных российских сфер. Мы также рассчитываем на то, что в РГО появится человек, который озаботится не только вполне благородным спасением подмосковных тюленей, но также пожелает, чтобы и далеко от родных берегов сохранялась память о выдающемся человеке, до сих пор составляющем славу России. Маклай, например, на алтарь российской науки положил всю свою короткую жизнь. Он умер в бедности в Санкт-Петербурге незадолго до своего 42‑летия…

Мы также собираемся рассказать российским туроператорам, что Берег Маклая – это край изумительной природной красоты, в стране, древняя культура которой насчитывает ни много ни мало 40 тысяч лет. Это край еще нехоженых дорог и неизведанных троп, край таинств и обрядов, которым позавидует любая богатая историей и культурой страна. Просто там другая история и иная культура. В ПНГ говорят на 820 языках – одной пятой всех языков, существующих в мире. У каждого языка своя история и своё назначение. Есть, например, языки, на которых говорят только мужчины, а почему – разузнайте сами.

Наши знакомые папуасы обещали в ближайшее время построить в деревне Горенду такую же точно хижину, в каковой жил Маклай, прямо по его собственным рисункам из «Дневников». Только сделают её поудобнее. Она будет предназначена для российских и иных гостей, которые пожелают отдать дань памяти и уважения Николаю Николаевичу на месте. Гостеприимство обеспечим. За это будет отвечать сэр Питер, а это полная гарантия.

…Море там такой красоты и привлекательности, впрочем, об этом я уже, кажется, говорил. Водичка меньше 26 градусов вообще не бывает. Езжайте, не пожалеете.

Путешественники и энтузиасты, любители истории и натуралисты, неутомимые исследователи и хроникеры – семья Суриных.
Специально для Art+Privė

I agree to have my personal information transfered to AWeber ( more information )
Tags:
0 shares