Art+Privé Issue #22

Как у вас произошел переход из журналистики в науку? Я вернулся из Египта в 1979 году, и вскоре у меня стало складываться впечатление, что в стране застой – так позже назвали это явление. Он захватил все области, включая СМИ. В редакции «Правды» стали преобладать прямолинейные идеологические установки, я вдруг понял, что чем лучше я пишу, чем интереснее мой анализ, тем меньше вероятность того, что материал будет опубликован. Люди вроде меня ощутили, что они не нужны, новая идеологическая среда их выталкивала. Последней каплей стало предложение поехать собкором в Алжир. После Египта это было очевидное понижение в правдинской иерархии. Я понял, что надо уходить. Был вариант пойти завкафедрой в ИСАА (Институт стран Азии и Африки – прим. ред.), потом предложили должность завотделом и члена редколлегии в журнале «Коммунист». Но я хотел заниматься наукой, и когда узнал, что Анатолию Андреевичу Громыко, директору Института Африки, нужен арабист, не раздумывая, согласился на его предложе- ние, и с 1983 года работаю здесь, о чем ни разу не пожалел. Вы знаете, ваша биография напоминает жизненный путь еще одного академика-арабиста – Евгения Максимовича Примакова. Он, правда, окончил Институт востоковедения, но за год до его объедине- ния с МГИМО. А дальше: кандидатская по Ближнему Востоку, работа корреспондентом «Правды» в этом регионе, переход из журналистики в академический институт, звание академика… Многое сходится. Мы были с Евгением Максимовичем в прекрасных отношениях. Не могу сказать, что я был одним из самых его близких друзей, но всегда оказывался в узком кругу приглашенных на его юбилеи. Он присылал мне свои книги, я ему свои. Будучи человеком большого калибра, Примаков обладал одним ценным качеством: он умел выслушивать чужое мнение и соглашался с ним, если понимал, что оно верное. Я неоднократно в этом убеждался, когда высказывал несогласие с некоторыми его научными положениями. В третьем издании своей книги «Ближний Восток: на сцене и за кулисами» Примаков учел некоторые мои замечания, что я для себя считаю большой честью. В том наборе областей, в котором наши с ним пути совпадают, отсутствует важное звено – политика. У меня была возможность стать депутатом российского парла- мента в начале 1990‑х, до его расстрела, но я вовремя понял, что в большой политике придется играть по правилам команды, отказавшись от самостоятельной роли и собст- венного мнения. Меня это не устраивало, и я доволен, что остался экспертом по Ближнему Востоку и Африке. У Примакова был замах крупнее, он мыслил страте- гически и для него участие в большой политике было делом естественным. Но, к сожалению, в 1990‑е годы люди с понятием чести и осознанием национальных интересов были не очень нужны. Не удивительно, что менее чем через год Ельцин отправил Примакова в отставку с поста премьер-министра. Какой из своих научных трудов вы считаете ключевым? Таковых несколько. Во-первых, книга «Россия на Ближнем и Среднем Востоке: От мессианства к прагматизму». Её первое издание вышло в 1993 году и рассматривает период от 1917 года до горбачевского периода. Этот труд получил признание не только в России, но и за рубежом. Знакомый профессор из Оксфорда сказал мне, что рекомендует эту книгу своим студентам. Однако, перечитав её позже, я подметил в ней некоторую несбалансированность, которая объясняется влиянием исторического критиканства, кото- рое преобладало в ранний постсоветский период. И понял, что, сохранив суть, некоторые вещи надо сказать иначе, другими словами. Я уже исправил ряд мест и надеюсь, что в будущем году закончу эту работу и переиздам эту монографию, добавив весь постгорбачевский период. Другой важной работой считаю «Историю Саудовской Аравии (1745 – конец XX в.)». Меня увлекла возможность исследования уникальной исторической ситуации. Мне было интересно, как в течение более двух веков могло в той же временной плоскости, но в разных исторических эпохах существовать рядом примитивное аравийское общество и современные цивилизационный центры, такие как Париж, Лондон, Москва… Какое воздействие оказали на развитие этого общества объединение страны при ибн Сауде, появление нефти и рост нефтяных доходов. Завершил я эту тему, написав книгу «Король Фейсал. Личность. Эпоха. Вера». Меня интересовала роль его лично- сти в истории развития аравийского общества. Как удалось Фейсалу за десять лет правления (он взошел на престол в 1965 году, а в 1975‑м его убили) сохранить разваливав- шуюся страну, заложить основы стабильности, благодаря которым она существует до сих пор. И в чем ответ на эти вопросы? В том, что не разрушая традиций, в условиях феодального общества руководством страны поощрялось современное развитие – было внедрено телевидение, разрабатывались высокие технологии, в том числе в нефтяной отрасли, строились прекрасные автострады, открывались университеты… Вы – известный ученый, академик. Но, говорят, журналист, как и разведчик, никогда не бывает бывшим. К вам применимо это высказывание? Конечно. Журналистское умение взять интервью, напи- сать свой текст, отредактировать чужой, сделав его интересным – всё это помогало мне в исследовательской деятельности. Журналистика помогла мне вырабо- тать собственный стиль и профессиональный подход. Я не прекращал учиться у своих старших товарищей. Одним из них был правдист Всеволод Овчинников. У нас журналисты, говорил он, пишут «орангутанским» языком, то есть наполненным штампами. Овчинников меня научил двум вещам. Во-первых, советовал он, после написания текста, прочитай его вслух – ты тут же увидишь скрытый штамп, который можно заменить человеческой фразой, ведь в жизни мы говорим не штампами, а нормаль- ным языком. Ты сразу почувствуешь, насколько улучшится мысль и её глубина. И второй его совет: читай на ночь – минут двадцать – Бунина и Тургенева, чтобы сохранить в себе русский язык. Книга не должна быть скучной. Она должна заинтересовать читателя, а для этого надо искать образы, заходы, концовки… 2016 july - august art plus privÉ 11 PRO people