Art+Privé Issue #11

Известно, что молодое поколение явля- ется катализатором новых идей. Так было на протяжении многих лет и в искусстве Узбекистана. Однако сегодня, как никогда ранее, им приходится реализовывать себя в предла- гаемых условиях, а для актуального искусства, которое может существовать исключительно при поддержке независимых арт-институтов и фондов, их почти нет. И это наблюдается в целом в Центрально-Азиатском регионе. Тем заметнее на небольшой территории, занятой современным искусством, динамичное разви- тие творчества молодого ташкентского худож- ника Александра Барковского. Получив образование по специальности «книжная графика» (1994‑1998 гг.) в художест- венном колледже Ташкента, он сразу же опреде- лился с направлением в сторону contemporary art и начал постигать язык этого искусства. Он посещал лекции в Московском Музее современного искусства, участвовал в проекте «Медиалаборатория», и закончил режиссер- ские курсы при Институте Гете в Ташкенте. Он начал работать с разными медиа, такими как компьютерная графика, фотография, фотоколлаж и видео, смело экспериментируя и сочетая их с живописью в поисках своего языка. Однако быстро понял, что главное необ- ходимо искать и артикулировать на территории смыслов. В 2005 году, когда Барковский вышел на арт-сцену, были очевидны тенденции гламу- ризации отечественного мейнстрима, упорно разрабатывающего этнокультурную проблема- тику. Уловив, что искусству не хватает новых отношений с реальностью, то есть отсутствует режим включенности в социум, Барковский в серии «Ташкент и его жители» представил фотоколлажи, портреты маргинальных типов, убогие жилые кварталы советской застройки. Его работы вызывали полемику, многим обра- щение к такой реальности показалось невыно- симо репрессивным. Со временем знание конвенциональных правил актуального искусства и оригинальная постмодернистская ментальность молодого художника все больше вели его к пародийно- сти и умелому пастишу в серии «Кока-кола в Узбекистане» и «Узбекистан – город Мира и Дружбы». Так, в раскрашенных фото 1930‑х годов видны приемы мутации привыч- ных образцов: на фоне надписи известного американского напитка в стандартных для советских фотографий позах сидят «осво- божденные девушки» Советского Востока. Словно по В. Беньямину, художник исследует и показывает, что одновременно с возможностью бесконечно воспроизводить и раскрашивать изображение, происходит обесценивание изначального образа под прицелом новой оптики. Ирония Барковкого по поводу старых и новых мифов сводит оба типа образов вместе. Поразительно, что они подошли друг другу как влитые, ибо перекодировка контек- стов выявила возможность какой‑то другой их жизни, растерявшей свой прежний изна- чальный смысл. Серия «Цыганские мадонны» – этапная в творчестве молодого художника по многим причинам. Она определила его движение в сторону проектности и концептуальности. Барковский выстроил содержательный посыл на валоризиции профанного, то есть придал ценность чему‑то вне привычной шкалы ценно- стей нашего социума и эстетики. Речь идет о цыганах, постоянно кочующих в Таджикистане и Узбекистане. Этот древний народ с загадочной культурой и языком, веками занимающийся нищенством, называют «люли», «джуги» или «мугат» (мусульмане). Их разгоняет милиция, горожане стараются избегать или не замечать этих попрошаек. У люли, как правило, нет документов, их не учитывает перепись населения, то есть формально они не существуют. Александр Барковский. Цыганки Текст: Сергей Николаевич Абашин, кандидат исто- рических наук, старший научный сотрудник отдела этнографии Средней Азии Института этнологии и антропологии Российской Академии наук art plus privÉ сентябрь - октябрь 2014 26 PRO artist