Art+Privé Issue #12

Но я так мало знаю об этих странах, исторически, так мало разбираюсь в положении на Ближнем Востоке, что мне, думаю, было бы трудно снять такой документальный фильм. Это всё равно как сделать картину о Японии. Эта страна мне страшно нравится, я был там три раза, но понимаю, что ничего не знаю о её жизни, и поэтому, думаю, мои выводы покажутся наивными. И окажется, что я ошибался, что там другой мир, хотя внешне вроде бы – дома и дома, машины и машины. Но внутренний мир настолько иной, что, по сути дела, любые попытки объяс- нить – а я пытаюсь объяснять, бессмысленны. Видимо, там надо прожить несколько лет, да еще владеть японским языком, чтобы за это взяться. То же самое арабский мир. Я могу рассказать об Италии, Германии, Франции, Америке – нет проблем. Могу об Англии, мы недавно сделали о ней фильм. В планах съемки картины об Израиле – здесь всё чуть сложнее, но все‑таки, что касается истории еврейского народа, и вообще, истории государства Израиль – это мне знакомо и понятно, я могу за это взяться. А вот всё, что касается совершенно чужих миров, будь то Азия или Ближний Восток – я мог бы в лучшем случае сделать какие‑то путевые заметки. Но я каждый раз ставлю своей задачей сделать совсем не туристический штамп. Главное мое желание показать – посмотрите, что это за люди, поймите их, как они живут и почему они так живут. Поскольку в России Вы являетесь, можно сказать, иностранцем, это дает Вам возможность, всегда находиться «над схваткой», когда Вы снимаете свои страноведческие фильмы? Разумеется. Это верное наблюдение, но ведь я не англичанин и не итальянец. В какой‑то степени я, конечно, амери- канец, но в большой степени – француз. Не могу сказать, что мне это мешает. Когда снимаешь такие фильмы, выяс- няется, что ты просто не знаешь свою страну, настолько, насколько ты думал, что знаешь её. Потому что все мы в жизни общаемся со своим кругом, и очень редко выходим за его пределы. Мы ездим в определенные места, и есть много точек на карте, куда мы никогда не попадем. А когда смотришь такой фильм, то волей-неволей встречаешься с совсем другими людьми, и ездишь в новые места – какой‑нибудь городок Майями в штате Оклахома, зачем? Но в такой момент вдруг понимаешь, что открываешь для себя страну, которую, казалось бы, давно и хорошо изучил. Поэтому статус иностранца, разве что эмоцио- нально, дает возможность быть «над схваткой», но принад- лежность к стране вовсе не означает, что ты уже в курсе и поэтому тебе это неинтересно. Это совсем не так. Когда в Вашу передачу «Познер» пришла госпожа Ирина Яровая, глава Комитета по безопасности Госдумы РФ, было видно, что Вам эмоционально тяжело с ней разговаривать. Бывает так, что Вам просто не хочется, но нужно продолжать говорить? Ну, может быть и так, конечно. Если говорить конкретно о беседе с Яровой, я поначалу, извините уж за нелитератур- ное выражение, «лажанулся», потому что не думал, что она пришла с заданием меня «приложить». Это выяснилось довольно быстро, но я этого не ожидал. Она не была мне симпатична, но я хотел говорить с ней обо всех этих законах, которые они принимают в Думе, а получилось совсем другое – она меня «троллила», а я это не сразу понял, поэтому мне пришлось выйти из своего обычного состояния… Что касается того, что я приглашаю в эфир людей, кото- рые мне несимпатичны…. Если я полагаю, что мне важно, чтобы они все‑таки были у меня, то приглашаю обязательно. Я могу вам разные дать примеры, скажем, Иосиф Кобзон – не «мой» человек, не мои политические взгляды. Но все‑таки это Кобзон, и по ходу программы выяснилось, что мне есть, за что уважать его: у него есть своя позиция, и это важно. Другой пример – Александр Проханов. Ну, мы же просто враги на самом деле. Хотя он мне безумно интере- сен. Своей пассионарностью, своим умением высказать какие‑то совершенно замечательные мысли… Были и люди, которые мне глубоко отвратительны, но тогда я сдержи- вался. Например, такой человек, как Дугин – омерзительная личность. Но приходится иметь с ними дело, они же суще- ствуют и занимают довольно видное положение в обще- стве. И поэтому, когда я разговаривал с этим Дугиным, я пытался показать зрителям – ну, посмотрите же на этого человека! В том числе, когда я сказал: «Если бы могли, Вы отстранили бы меня от телевидения?», он сказал: «Да». Тогда я спросил: «А вы могли бы расстрелять человека?», на что он ответил: «Если враг – да». Ну, нормально. У меня вопрос по поводу России и США. Можно ли сейчас говорить о том, что мы возвращаемся к какой‑то версии «холодной войны»? Да, мы уже вернулись, но это уже совсем другая версия, потому что та «холодная война» между СССР и США была основана на борьбе идеологий. Это был действительно биполярный мир, где все остальные встраивались либо с одной стороны, либо с другой. Но была и третья сторона, о которой почему‑то часто забывают, это неприсоединив- шиеся страны – Югославия, Индия и так далее, которые сыграли немаловажную роль в истории. Но все‑таки, в том смысле мир был очень понятным. Когда исчез Советский Союз, то всем казалось, что есть однополярный мир – Соединенные Штаты Америки. Но потом очень быстро стало понятно, что есть Китай, а еще позже, что есть много-много всякого другого, и что мы живем в действительно мультиполярном мире, где жизнь и всё в ней намного сложнее. Нынешняя «холодная война», которая, конечно, возникла сейчас из‑за Украины, на самом деле нача- лась гораздо раньше. И, конечно, инициаторами этого были Соединенные Штаты. Причем я хочу сразу сказать вам, что вовсе не являюсь поклонником Путина или его поверенных, но в данном случае, безусловно, он в чем‑то прав. Сегодня Соединенные Штаты как бы сказали нам: «В общем, ребята, вы нас пугали 70 лет, вы проиграли холодную войну, и сейчас мы вам покажем, где раки зимуют во всех отношениях». И вместо того, чтобы принять некий «план Маршалла», чтобы обеспе- чить демократическое развитие России, чтобы не было возврата к прошлому противостоянию, они решили так – постепенно давить на Россию, то есть нарушать те устные соглашения, которые были заключены в отношении НАТО, и влезать, так сказать, в постсоветское простран- ство. И поначалу это терпели, а потом перестали терпеть, и в этом смысле Путин (своими действиями) оказался выразителем настроений большинства россиян. Я помню фразу, которую Вы произнесли много лет назад, может не дословно цитирую, что «Том Соейр, который повзрослел, воюет во Вьетнаме». Нет ли у Вас некого разочарования по отношению к сегодняшней Америке? Да, конечно, есть. Вообще у меня к Америке сложные чувства, потому что я очень люблю эту страну. Там я вырос, был такой американский мальчик – играл в бейсбол, знаю наизусть Декларацию о независимости. Я поклонник американской демократии в том виде, в каком она зарождалась в последней четверти XVIII века, и совершенно очевидно, что сегодня то, что составляло суть Америки, в какой‑то степени улетучи- лось. Америка очень сильно поправела…. 2014 november - december art plus privÉ 17 PRO people