Art+Privé Issue #12

Скажите, пожалуйста, не кажется ли Вам, что когда Вы были советским гражданином, не «совком», но частью большой страны, Вы могли себя лучше ощущать, даже с иностранными корнями? Не будем забывать, что в советском паспорте был «пятый пункт», который указывал национальность, и что все своей национальностью были вполне довольны, кроме евреев. А в пятом пункте имелось в виду именно это. Мне было гораздо приятнее, когда этот пункт упразднили. И вообще, если вы спросите американца, имеющего американский паспорт, – ты кто? – он не скажет, что он узбек там или еще кто‑то. Он скажет, что он американец. Может уточнить, что немецкого происхож- дения, но он американец. То же самое француз – даже черный из Африки, но он скажет – я француз. Вот это для меня гораздо важнее, привлекательнее, чем когда на такой вопрос называют свое этническое происхождение, что на самом деле страну разделяет, а не объединяет. Я, например, до сих пор для себя не понял – все‑таки, что такое еврей. Национальность? Религия? И, кстати, в фильме, который мы будет снимать, я надеюсь этот вопрос задать широко. Хотя мне сказали, что сколько человек спро- сишь, столько получишь разных ответов. А что такое чувст- вовать себя евреем? Я понимаю, когда человек говорит – я себя чувствую евреем, что это значит. Для себя я не очень это пони- маю, и себя евреем точно не чувствую. Я себя чувствую в гора- здо большей степени французом или американцем, но в то же время отдаю себе отчет, что для антисемитов я, безусловно, еврей со своей фамилией Познер. И потом, я не знаю, что во мне работает, но когда я вижу документальные кадры того, что творили нацисты во время Второй мировой войны, во мне поднимается такая ярость, на глазах появляются слезы. Это слезы ненависти и беспомощности, потому что я понимаю, что сделать с этим уже ничего не могу. Так вот это во мне гово- рит еврей? Или просто человек, который не может мириться с этим. Кстати, вот на этом основана моя нелюбовь к Германии, на этом, больше ни на чем. Потому что я не могу простить, не могу забыть. Так что мое еврейство – это открытый вопрос. Интересно, что Ваши враги и недоброжелатели обви- няют Вас в русофобии. Но я, прочитав вашу книгу «Прощание с иллюзиями», которая была издана в 1990- годах, нашел там очень много слов любви к России. Смешно сказать – какой я русофоб? Ну да, эти люди… По-моему у них интеллектуальное развитие примерно как у амебы, поэтому о чём тут говорить. Вы очень метко сравнили русских с ирландцами, я знаю, что ирландцы сами об этом говорят… Долго мне казалось, что русские – это то же, что и амери- канцы. Но это, в общем, было поверхностное впечатление. Я потом, конечно, понял, что у нас очень мало общего: история совершенно другая, культура другая. Только вот внешнее сходство – одна большая и другая большая страна. Потом, побывав в Ирландии, я понял, вот что это такое! Ирландцы очень похожи на нас – взлетом, падением, настроением, любовью к выпивке… Все эти поговорить, подраться, страсти-мордасти и, конечно, литературный талант – очень похоже. И потом и они, и мы – пострадав- шие: ирландцы 800 лет получали по башке от англичан, ну, а уж русские – от татар и прочая, прочая. Всё это вместе взятое, конечно, дает нам сходство. Как ни странно, всё равно в Вас есть вот эта русскость. Можно даже представить, что Вы можете спокойно по‑русски выпить водочки, посидеть – что да как. И мне кажется, что Вы никогда из России не уедете… Ну, вы знаете, я все‑таки чувствую себя больше дома не здесь. Все‑таки, наверное, в Париже. Но у меня здесь работа, и я, конечно, никуда не уеду, потому что, во‑первых, мне эта работа очень нравится, я ее люблю. И, во‑вторых, может это и нескромно, но мне кажется, что она нужна. Я помню, что в «анкете Марселя Пруста», которую Вы заполняли, Вы отметили, что очень плохое чувство – это рефлексия. Но мне кажется, что рефлексия Вам очень помогает, она Вас наталкивает на многие инте- ресные мысли. Почему тогда Вы так её не любите? Не то что не люблю, у меня это еще и слабость, потому что иногда она очень мешает принимать решения, которые надо принимать быстро, а рефлексия – это тормоз. Глядя на Вас, не скажешь, что у Вас такой солидный возраст. В чем секрет, кроме занятий спортом, что еще? Я не знаю, но думаю, это сочетание многих вещей. Во-первых, конечно же, гены. Это то, как я рос, то, как мама мною занималась. Это спорт и все прочее. Всё это играет роль, и вообще это очень непонятно – никто не знает. Я бы хотел услышать от Вас какой‑то прогноз, напри- мер, Вам не становится тревожно от того, что проис- ходит сейчас? Не знаю, но у меня очень пессимистические ощущения по поводу будущего. Я, конечно, не доживу до него, но мне кажется, что человечество не учится на ошибках прошлого, наступает постоянно на одни и те же грабли. Вернее, с одной стороны, на одни и те же, а с другой – грабли стали более опасными, и у меня ощущение, что человечество просто губит себя. Тут и климат, и много чего. Я небольшой оптимист и не говорю о войне, а о тех гигантских проблемах, которые возникают сейчас. В то же время человек отличается невероятным желанием жить и, возможно, в какой‑то момент он начнет отдавать себе отчет в том, что надо что‑то делать. Благодарю Вас за беседу, Владимир Владимирович. 2014 november - december art plus privÉ 19 PRO people