Art+Privé Issue #20

Советская мода и… стеганые одеяла В 1917 году Надежда Ламанова остается в России. После революции Ламанова потеряла своё ателье, но продолжала работать и создавать шедевры портновского искусства. В 1918 году её посадили. Все, что могли сделать для постав- щицы Императорского двора Ламановой, так это чуть более гуманные условия тюремного заключения. Она в одночасье стала вдовой, нищенкой и классовым врагом. Её мужа, Каютова, конечно, пролетариат ненавидел за его богатство. Прекрасный особняк на Тверском бульваре, 10, где распола- галась мастерская Надежды Петровны, был реквизирован. Сотрудники распущены, роскошные рабочие столы из липы разворованы. Вскоре по ходатайству Максима Горького после двух с половиной месяцев заключения её освободили. Правда, отпустили её не на все четыре стороны, а конкретно и прицельно – в Мастерские современного костюма при ИЗО Наркомпроса, поставив перед ней определенные задачи. Впоследствии выяснилось, что идея вызволения Ламановой из Бутырки принадлежала жене Горького, актрисе Марии Андреевой. Она знала Ламанову по театральным костюмам и мечтала когда‑нибудь пошить у нее на заказ вечерний наряд. И только когда Надежда Петровна оказалась на свободе, да еще и востребованной и приближенной к новой власти, она с ужасом поняла, что никакого будущего у моды в этой стране нет, не будет и быть не может. Однако Надежду Петровну поставили перед фактом, что советская мода существует и что ей предстоит её улучшать. В ту пору в Петрограде питались кониной и хлебом из глины и опилок. Из бархатных портьер и скатер- тей с успехом шили выходные платья. У Тэффи есть потрясающий фельетон «Наша весна», в котором писатель- ница подробно описывает, как выглядят демисезонные наряды петербуржцев под весенним солнышком: «Идите и смотрите, какие у всех сделались воротники. То, что зимой было бобром, котиком, скунсом, теперь стало мокрой собакой, ошпаренной кошкой, зайцем, затравленным сворой борзых. Мокрые грязные звери, зверьки и просто домашние животные с общипленными боками и обтертой шерстью разгуливают по улицам». Так же описывает 1918 год ученица Гумилева, мемуаристка Ирина Одоевцева. Она не позволяла себе выйти из дома без перчаток и шляпки в тон к платью. А на новогодний бал в Дом искусств является в бальном платье матери, перешитом собственноручно, в перчатках до плеча и со страусовым веером – и при этом совершенно голодная, грязная и замерзшая, так как доби- раться ей пришлось по темным улицам, а казенный обед по талонам из‑за приготовлений она пропустила. Носили то, что осталось от лучших времен. А лучшие времена, увы, закончились этак году в 1914‑1915‑м, с началом Первой мировой войны. И если в Париже мода к 1919‑му уже вполне оклемалась, то в России она продолжала тихо загибаться. Но говорить кому‑либо об этом явно не стоило… Европейская мода считалась вычурной и полной излишеств; да и само слово «мода» в СССР было под запре- том и классово чуждым. Советская одежда, по мнению экспертов, должна была стать красивым и практичным синтезом прозодежды и народного костюма. Но массовое производство одежды было разлажено настолько, что вещи либо перелицовывали сами, либо при помощи портних. Покупательницы побогаче обращаются в дорогие ателье на Кузнецком Мосту, где всегда можно достать парижское или лондонское платье за безумные деньги. К ней в ателье так и тянулись дамы-заказ- чицы самого крупного калибра: аристо- кратки Шереметевы, Гагарины, Юсуповы, светские львицы, актрисы Вера Холодная, Мария Ермолова, Ольга Книппер-Чехова, Анна Павлова, позже Любовь Орлова, опер- ная певица Лина Кавальери, жены банкиров и промышленников Актриса Мария Ермолова Актриса Любовь Орлова 2016 march - april art plus privÉ 43 PRO couture