Art+Privé Issue #39

107 ее помню, в этой квартире всегда было что-то деревянное или фанерное, незаконченное, пахнущее стружкой. Но даже когда добавились туалет с душевой, одна импровизированная и отгороженная шкафом и другая почти настоящая спальни, антресоли и кухня, и до самого нашего переезда оттуда, неизменной оставалась железная дверь. Обитая сверху картоном, с капельками белой краски и росписями синей ручки на ней. Квартира эта оказалась с отягощениями: скоро из тюрьмы вышел сын продавшего ее родителям владельца – сын считал, что тоже имеет на жилье права. Он стал обитать в этом же подъезде, но в бывшем чердаке, квартире своей герлфренд, тоже алкоголика. И вот этот сильно подвыпивший персонаж опять стучит в дверь, спрашивает, где родители, говорит, что я обманываю, так поздно люди не работают, они дома, им должно быть стыдно прятаться. Тут мне становится так обидно за родителей, что я, девятилетняя пигалица, ему заявляю: «Вообще-то они работают допоздна каждый день, в отличие от некоторых». И он начинает стучать. Стучать так, что я боюсь сильного стука в дверь даже тридцатилетней барышней и прячусь под одеяло в охраняемом небоскребе в напичканном видеокамерами Дубае. Он стучит так, что железная дверь, кажется, вот-вот вылетит из петель, разлетится в картонные щепки. Гвозди через мгновение выкрутятся из пластмассовых кругляшек на железных замках и выпадут – вон, как ходуном ходят туда-сюда. Мобильников тогда еще не изобрели, домашнего телефона не было. Папа иногда оставлял свой радиотелефон (если ты нажимаешь кнопку, слышно тебя, а если отпускаешь – слышно собеседника), но в тот вечер он то ли его забрал, то ли я не могла никуда дозвониться. Этот стук и мой ужас продолжается вечность. Я, маленькая девочка перед огромной и страшной железной дверью, барабанящей и двигающейся передо мной влево и вправо. После того случая я не сделалась заикой, напротив, до сих пор иногда ставлю под сомнение попахивающие чем-то авторитеты. Хотя и боюсь до самых костей реакции, порой за этим следующей (жизнь не учит, что иногда лучше и промолчать). Уже во взрослые годы родители рассказали, что пошли в тот вечер к участковому, который пообещал, что этот алкоголик больше беспокоить не будет. Думаю, глубокий психологический след от нашей встречи остался и у него. Каждый раз приезжая в Казань, я стараюсь пройти мимо развалин бывшего двора детства. Стены исторического дома огородили и не ломают, но он разрушает сам себя, из окна нашей кухни растет дерево, крыши нет. Прожив десять лет с родителями в новом районе Казани, и потом одна в бессчетных местах в Москве и Дубае, в своих снах о доме я всегда оказываюсь именно в этой квартире на улице Рахматуллина. Может быть, и железная дверь 90-х до сих пор стоит там? χφƙχχ ȻɌɍɀɈɜ χυφώĵ ȉɐȼȻɅ 2019 may – june art plus privÉ PRO book