Русский Берлин

Наряду с Константинополем другим крупнейшим центром русской эмиграции в 20-е годы стал Берлин, где собралось около 200 тысяч эмигрантов из России. Феномен русского Берлина, культурного и интеллектуального центра эмиграции, вызывает особый интерес историков и искусствоведов. Его формирование было быстрым, расцвет — блестящим, а упадок — стреми-тельным. Русский Берлин существовал значительно дольше, чем русский Константинополь, — до середины 30-х годов. Изучая культуру и искусство, моду и нравы русского Берлина, а с ним и его моды, невольно сталкиваешься с тем, что осязаемых свидетельств прошлого практически не осталось.

Текст Александр Васильев Фотографии Из личных архивов автора

В Берлине не побродишь по старому городу, трудно встретить современников событий или ощутить дух прошлого — его, увы, нет. Как нет его и во многих других городах Германии, ставшей жертвой ею же начатых опустошений. Прага, Белград, Константинополь и Париж дают нам и теперь, в конце века, ощущение общения с прошлым, даже давно канувшим в Лету. Увы, русский довоенный Берлин с его некогда столь бурной жизнью оживает лишь в нашем воображении.

По сравнению с Парижем и другими центрами эмиграции Берлин 1921-1927 годов казался для многих землей обетованной, городом, где русским, несмотря на бешеную инфляцию, жилось вольготнее и сытнее, чем в других столицах. К тому же большинство эмигрантов, приехавших из России в Берлин, были состоятельными людьми. Туда попадали железнодорожным путем из Риги, Варшавы, Вены, Бухареста, Копенгагена, часто с «законными» визами и просто с разрешения советских властей. Ущербность беженства не чувствовалась так остро в этом злачном городе, вертепе пороков 20-х годов.

«Особенно приветливой к русской эмиграции оказалась Германия, и поэтому многие, осев сначала в других землях, после долгих и неудачных попыток тянутся именно сюда», — писал обозреватель роскошно издаваемого русскоязычного иллюстрированного журнала «Жар-птица». Четыре года спустя после революции, практически во время Гражданской войны в России, эмигрантский Берлин пережил подлинный расцвет русской культуры: десяток первоклассных издательств, газеты и журналы самого различного толка и направлений, множество ресторанов, кабаре, русских магазинов, театральных антреприз и модных ателье, — причем в эту бурную художественную жизнь была втянута берлинская публика.

Очевидица событий балерина Нина Тихонова пишет в своих воспоминаниях: «На улице жизнь била ключом. Весь Шарлоттенбург превратился в русскую колонию, всюду пооткрывались русские рестораны и кабаре. Под нашими окнами газетчики пронзительно кричали: “Р-у-у-у-л!”. “Руль” — название ежедневной русской газеты, которую издавал Гессен и где печатался Милюков».

Интеллектуальная жизнь русского Берлина была оживленной: множество печатных органов, одаренных авторов — писателей, поэтов, критиков.
Издания Берлина были образцовыми и безукоризненными. Книгоиздательством «Огоньки» заведовал А. Г. Левинсон, бурную издательскую деятельность развил Зиновий Гржебин, в Берлине также работали издательства И. П. Ладыжникова, Отто Кирхнера, «Русское искусство» А. Э. Когана и множество других.

В те же годы Берлин стал крупным центром русского изобразительного искусства. Многие первоклассные художники стремились именно туда. В октябре 1922 года в берлинской галерее «Ван-Димен» открылась большая русская художественная выставка, направленная туда советским правительством. Доходы от нее должны были пойти в пользу голодающих России. На ней было представлено более тысячи экспонатов. Большим успехом пользовались живопись и издания Бориса Григорьева. В 1923 году в галерее «Карл Николаи» прошла выставка Константина Коровина. Журнал «Жар-птица» постоянно печатал цветные репродукции работ Георгия Лукомского, Александра Головина, Константина Сомова, Льва Бакста, Александра Бенуа, Сергея Чехонина, Василия Шухаева, Константина Юона, Филиппа Малявина и др. Расцвет русского искусства в Берлине происходил на фоне экономического спада и нестабильности. Нина Тихонова пишет: «В Германии инфляция принимала неслыханные размеры. Не успевали печататься денежные знаки, как они больше ничего не стоили. Со стремительной быстротой тысячи превращались в десятки, сотни тысяч, миллионы, миллиарды». Не удивительно, что в этой напряженной атмосфере прибытие русских было необычайным отдохновением и развлечением. Особенным успехом в Берлине 20-х годов пользовались русские артисты.

Именно в Берлине сосредоточились лучшие артистические силы старой России. Здесь были звезды русского балета, оперы и драмы, выдающиеся музыканты и дирижеры. Журнал «Жар-птица» в № 3 за 1922 год писал: «Русский эмигрантский поток с каждым днем все шире охватывает Европу. Бегут все, кто может бежать. Но за последнее время особенно сильно хлынула волна людей искусства — создается впечатление, что скоро весь русский художественно-артистический мир, несмотря на обещанные ласковой М. Ф. Андреевой отпуска, соберется здесь, за границей».

Этот невероятный наплыв артистов из России побудил многих создать в Берлине ставшие модными эмигрантские труппы. Одной из первых таких трупп, принесших много радости берлинцам в годы депрессии, было кабаре Яши Южного «Синяя птица», располагавшееся на Гольцштрассе. Арти-стические кабаре пользовались поразительным успехом в России еще в предреволюционное время, самыми знаменитыми были «Кривое зеркало», «Летучая мышь» и «Бродячая собака».

Популярность балиевской «Летучей мыши» вышла далеко за пределы России. В эмиграции кабаре-театр Балиева вызывал восхищение парижан, жителей других европейских городов, а затем и заокеанской аудитории. Название и эмблема «Синей птицы» давали понять «своей» публике, что она является в некотором роде родственницей Московского Художественного театра. Обозреватель берлинского русского журнала «Театр и жизнь» не скупится на похвалы: «В “Синей птице” нет душещипательного таланта Агнивцева; но там — юмор Южина, жизнерадостная муза Дуван-Торцова, дерзкая расточительность красок Челищева. Там — русская пляска Бекефи… Там — берлинские цыгане, трепещущие под дрожью гитары великосветского цыганомана. Всего лишь капля, но в ней — солнце русского искусства. И дивятся на нее жрецы искусства чужеземного…»

Видя потрясающий успех «Синей птицы», другая группа русских артистов открыла в феврале 1922 года конкурирующее кабаре «Ванька-Встанька» на Курфюрстендамм в доме 32. Труппа подобралась сильная: репертуаром заведовал Николай Агнивцев, декорациями — художник МХТ А. Андреев, спектакли ставил Ричард Болеславский, в прошлом актер Художественного театра, а впоследствии один из ведущих кинорежиссеров Голливуда. Журнал «Театр и жизнь» писал: «Для характеристики этого своеобразного начинания приведем три заповеди “Ваньки-Встаньки”, говорящие сами за себя: 1) тема театра — Россия, 2) репертуар театра — жест, звук, краска и 3) девиз театра — все свое и ничего чужого. В первую программу включены “Бродячие комедианты”, “Русь эмигрантская”, “В старой Москве”, “Внучек и дедушка”, “Киевские слепцы”, “Молитва ребенка”, “После вечерней зари”, “Хоровод виз”, “Санкт-Петербург” и другие миниатюры». И на чужбине артисты-эмигранты обращались в своем творчестве к российским темам, и берлинская публика платила им восторженной любовью. Обозреватель Баян, очевидец событий, писал: «Достаточно зачитаться талантливой русской книгой, заслушаться дивной русской музыкой, залюбоваться Качаловым и Германовой, зачароваться русским балетом, чтобы забыть о горькой эмигрантской доле. Намедни я радовался за пухлой котлеткой у “Ваньки-Встаньки”. Вчера — за стаканом кислого мозеля в “Синей птице”… В сердце Пруссии — два русских кабаре. В Кобленце, кажется, не было ни одного французского. Но французы принесли с собой в Германию свои накрахмаленные жабо и самолюбие, а мы — размякшие тела, разрозненные мысли и пенящееся искусство. Из нас оно прет, как разгул и разброд. Голодая и обжираясь, мирясь и ссорясь, стреляя и стреляясь, мы не разучимся петь, плясать, лицедействовать. И сверкают брызги нашего таланта среди плоско-культурных уравновешенностей, не понимающих нас и потому все нам прощающих».

Другим знаменитым театральным начинанием, покорившим в те годы берлинцев, был Русский романтический театр под руководством танцовщика Бориса Романова, открывшийся 15 октября 1922 года на Фридрихштрассе в доме 218. Объединив группу ведущих танцовщиков столичных театров — балерину Елену Смирнову, Эльзу Крюгер, Клавдию Павлову и Анатолия Обухова, Русский романтический театр в Берлине создавал великолепные программы хореографических миниатюр в талантливом оформлении Павла Челищева и Леона Зака. После подобного успеха другие артисты из России стали подумывать об образовании балетных трупп в Берлине. Так, в 1924 году балерина Боль-шого театра Екатерина Девильер организовала свою «псевдодягилевскую» труппу вместе с Ириной Шишковой и Фредом Тимом. Берлин неоднократно посещали многочисленные балетные гастролеры.

Зачаровывали публику полуакробатическими номерами Алиса Вронская и Константин Альперов. Восхищали страстно-вакхическими танцами Тамара Гамсахурдиа и Александр Демидов. Покорял неоклассический дуэт Сахаровых. На берлинской сцене появлялась великая Анна Павлова. Возобновила выступления заслуженная артистка Императорских театров Ольга Осиповна Преображенская, сама «грация женская», кружевница классического балета. В берлинском «Дойчес театр» радовала публику знаменитая балерина Большого театра Вера Каралли, участвовавшая в двух пантомимах, поставленных для нее русским режиссером И. Ф. Шмидтом. Ее внешность в России считалась символом непревзойденной красоты, и наряду с Верой Холодной Вера Каралли была в предреволюционное время одной из блистательных звезд русского немого кино, а в последствии Вера Коралли стала руководителем балетной труппы при Королевской опере в Бухаресте,тем самым создав румынский балет.

Огромное влияние на стиль жизни и моду Берлина 20-х годов оказывали также русские певцы и музыканты. В «Мармор-зале» выступал с концертами бывший артист Императорских театров тенор Дмитрий Смирнов, из Софии приехал артист оперы Г. Филиппенко, знаменитая сопрано Ода Сло-бодская устроила концерты еврейской народной музыки. Особенный успех у берлинской публики снискала эстрадная певица Иза Кремер. Он был сравним с тем, которым она пользовалась в дореволюционной России. Обозреватель «Театра и жизни» писал в 1922 году: «Иза Кремер в отчетливых и полных жизни миниатюрах сплетает вереницу легких, воздушных красочных мигов, настроений, силуэта, незабываемых видений. Прекрасная, умелая diseuse, она целиком, словно в бездонном море, тонет в тех набегающих волнах, что всегда плещут вокруг ее эстрады, — то смеющихся, солнечных, в брызгах и каплях, то тихих, грустных, покорных».

Творческая судьба этой замечательной певицы, никогда не возвращавшейся в Россию и скончавшейся в Аргентине, увы, совсем забыта на ее родине. Огромную роль в распространении русской культуры и искусства в Берлине 20-х годов сыграли драматические артисты. Вероятно, важнейшим событием эмигрантской жизни были гастроли в Берлине труппы Московского Художественного театра во главе с К. С. Станиславским. Сила и яркость игры, образность постановок произвели на берлинцев неизгладимое впечатление. Импресарио другой поездки мхатовцев Леонид Леонидов писал в своих воспоминаниях «Рампа и жизнь», опубликованных в 1955 году в Париже: «Везде и всюду наши спектакли оставались верными заветам Художественного театра, и во всех странах, где мы побывали, российские актеры безусловно положили начало тому престижу и влиянию, которое русское искусство после революции завоевало за пределами России». Приехав в Берлин в сентябре 1922 года, труппа Художественного театра открыла сезон в помещении «Лессинг-театра». «Царь Федор Иоаннович» покорил берлинскую публику, и остальные спектакли шли при полных сборах. Берлинцы рукоплескали и другим гастролерам из России, некоторым из них суждено было задержаться в Берлине. Весной 1921 года в Берлин из Риги приезжали популярные московские актеры Ольга Гзовская и Владимир Гайдаров.

Благодаря их усилиям в Берлине был открыт Русский театр. В нем работали бывшие артисты студии Московского Художественного театра и молодежь из эмиграции. Показав «Саломею» Оскара Уайльда в день открытия, этот театр и особенно его звезды привлекли к себе большое внимание немецкой и русской публики. Сама Ольга Гзовская, в эпоху звукового кино вынужденная вернуться в СССР, писала в своих мемуарах: «Мы рьяно взялись за дело и, чтобы не усложнять его, обратились к уже испытанным постановкам: “Саломее” и “Хозяйке гостиницы”. Эти спектакли прошли в Берлине по несколько раз…»

Благодаря успеху этих постановок, а особенно эффектным фотографиям в необычных костюмах к «Саломее», Гзовская и Гайдаров были вскоре приглашены в немое кино, где оба сделали удачную карьеру.

В 1921 году в Берлине появился известный русский драматический артист Степан Кузнецов. Несколько лет спустя он вспоминал: «В апреле 1921 года получил отпуск и уехал за границу для лечения. За время отпуска сыграл в Софии (Болгария) 12 спектаклей; в Берлине — 6; в Ревеле и Юрьеве — 18; снимался в Берлине в трех фильмах и участвовал в двух концертах — памяти Ф. М. Достоевского и А. Блока». Этот талантливый актер и мастер сценических перевоплощений стал на время кумиром белой эмиграции. Карьера драматической актрисы Елены Полевицкой была более продолжительной. С небольшими перерывами она провела в Германии с 1920 по 1943 год, оттуда переехала в Вену. Ее успех в Берлине был значителен — образы героинь русской классики, созданные Полевицкой, завораживали публику, ею восхищались, о ней слагали стихи. Одной из первых актрис из России Елена Александровна Полевицкая стала исполнять русскую классику на немецком языке и играла героинь Толстого и Островского даже в гитлеровское время.

Велико было влияние русских актеров на немецкий кинематограф. Интерес к экзотической славянской красоте, тайнам русской души, подогревавшийся берлинской эйфорией, связанной со всем необычным, привел в немое кино Германии целую когорту русских красавиц. Самой яркой и продолжительной была карьера Ольги Константиновны Чеховой, урожденной Книппер (1897-1980). Племянница О. Л. Книппер-Чеховой, артистически одаренная Ольга посещала в Москве 1-ю Студию МХТ, где познакомилась и вышла замуж за выдающегося актера Михаила Чехова. В 1916 году у них родилась дочь Ольга. После развода с мужем Ольга Чехова уехала весной 1921 года в Германию, где прожила всю жизнь. Ее карьера в немецком кино началась в 1922 году. Она снималась в немых фильмах, постепенно преображаясь из скромной русской девушки в роковой секс-символ бурлящей эпохи. Ее фотогеничность была оценена по заслугам — тысячи фотопортретов Ольги Чеховой были выпущены берлинским издательством «Росс» в те годы. Ее слава не знала границ: в конце 20-х годов в Париже модный дом «Ара», открытый армянскими эмигрантами, стал одевать ее, привлеченный громким именем талантливой актрисы. В совершенстве овладев немецким языком, Ольга Чехова продолжала сниматься и играть на сцене и в гитлеровские времена, когда большинство русских эмигрантов уже разъехались из Берлина. В годы войны ее близость к Гитлеру, Геббельсу и особенно к Риббентропу была недвусмысленно использована кремлевским руководством, о чем свидетельствует ряд документов. В донесении Л. Берии в 1945 году из Берлина с грифом «Совершенно секретно» мы читаем: «Много лет она вела опасную игру, не будучи разоблаченной со стороны такого бдительного гестапо. Только в последние дни, когда Красная Армия сражалась в пределах Берлина, ее шофер был арестован, а ей самой удалось в последний момент избежать гестапо».

В конце 30-х годов предусмотрительная Ольга Чехова приобрела новую профессию и связала свою судьбу с миром красоты и косметики. В 1937 году она получила в Париже диплом косметолога и затем основала косметическую фирму под своим именем, выпускавшую в Мюнхене кремы для лица и духи «Глава», «Вторая глава», «Душенька» и «Теорема».

В конце 20-х годов мало кто из русских актрис немого кино в Германии смог, подобно Чеховой, продолжить свою карьеру и в звуковом кинематографе. Но в начале десятилетия преклонение перед русскими в берлинском кино было настолько велико, что студия «Викинг-фильм» закупала для проката в Германии снятые в парижском предместье Монтрё фильмы студии «Альбатрос» Ермольева. Эта уникальная, чисто русская студия приобрела в 20-е годы славу высококачественного кинопроизводителя благодаря блеску своих звезд, уровню постановок и пышности оформления. Бер-линцы восхищались в 1922 году фильмом Туржанского «Сказки 1001 ночи» с костюмами и декорациями в дягилевском стиле. В главных ролях в этой яркой, зрелищной картине выступили обольстительная Наталья Кованько, игравшая принцессу Гульханар, и красавец Николай Римский в роли принца Солимана.

В Берлине был популярен снятый в России фильм Якова Протазанова «Отец Сергий» с Иваном Мозжухиным, Натальей Лисенко и Владимиром Гайдаровым в главных ролях. Русская тема в кино явно волновала декадентствовавший Берлин. В его студиях появилась целая группа миловидных киноактрис из России с хорошими фигурами и фотогеничной внешностью, среди которых следует отметить Ольгу Беляеву, Елизавету Пиняеву, Лиду Салмонову, Веру Воронину, Ксению Десни, Лию Мару, Веру Малиновскую и Нину Ванну. Наиболее знаменитой в Германии стала Ксения Десни (Ксения Александровна Десницкая). Благодаря своей яркой красоте она избиралась королевой красоты русской колонии Берлина в 1926 и 1927 годах. Удивительно красивая Нина Ванна (Нина Евгеньевна Языкова) снималась в 1926 году на немецкой студии «Уфа», а затем продолжила карьеру в Англии, где приобрела еще большую известность.

После подобного наплыва русских художников, музыкантов и артистов все русское приобрело масштабы повальной моды. Ценный свидетель этого «обрусения» Берлина танцовщик и хореограф Николай Березов, скончавшийся в 1996 году, писал: «В Европе, в особенности в Германии, продолжалась мода на все русское. В программе каждого варьете или концерта обязательно выступали русские певцы, балалаечники или танцоры. В оперных театрах шли оперы Римского-Корсакова, Чайковского, Бородина, Глинки. В драматических самыми популярными считались пьесы А. П. Чехова. В витринах магазинов красовались книги Льва Толстого, М. Горького, Ф. Достоевского, который сводил всех с ума. На концерты хора донских казаков Сергея Жарова нельзя было достать билеты. Во всех больших оперных театрах Германии шел “Борис Годунов” с участием легендарного Шаляпина. Массу посетителей привлекали русские рестораны с концертной программой — “Медведь”, “Самовар”, “Балалайка” и ночные клубы “Шахерезада”, “Бахчисарайский фонтан”, “Казбек при луне”, где выступали цыганские ансамбли, Александр Вертинский и Петр Лещенко. Вся Германия напевала “Очи черные”, а модницы одевались “а-ля рюс” или “а-ля козак”. Но так продолжалось недолго: к власти уже рвался человек с перекошенным лицом фанатика — Адольф Гитлер».

Все русские рестораны Берлина просто невозможно перечислить. В Вильмерсдорфе был открыт кавказский ресторан «Алаверды» с чарующей капеллой Ионеско, а ресторан «Медведь» потчевал берлинцев «борщом с гречневой кашей во всякое время», кулебяками, горячими пирожками и расстегаями. Ужины в «Медведе» шли под цыганские романсы К. Л. Истоминой. В «Русско-немецком ресторане» с 19.30 выступала капелла И. Ф. Гилль, бывшей солистки придворного оркестра. На углу Курфюрстендамм был открыт русский ресторан «Стрельня», где пел цыганский хор князя Б. А. Го-лицына с солисткой М. Н. Бемер, там же пела исполнительница цыганского репертуара М. А. Лидарская. Существовало также и множество русских кондитерских, кафе и закусочных. Одна из них, рекламируя себя, писала: «Где можно получить самые лучшие и настоящие русские пирожные, пироги, пирожки, кулебяки, мороженое, русскую водку, ликеры и вина? Только у Романа Дмитриевича Шелье». В Берлине продавали русский чай «Глобус», а товарищество «Л. Горбачева и К°» выпускало «Русскую очищенную водку», «Померанцевую водку», «Русский кюммель-аллаш» и киевскую «Вишневку».

В Берлине открылось множество русских ювелирных магазинов, которые занимались перепродажей фамильных драгоценностей эмигрантов. Ювелиры Бриль и Гершлан из Киева и Одессы открыли свое заведение на Унтер ден Линден в доме 14. Неподалеку работал магазин Векслера, Фельдмана и Лесника, обещавший купить бриллианты у эмигрантов по «наивысшим ценам». Магазин З. Орловского и Л. Бабиченко торговал жемчугами и другими драгоценностями. Распространились также и магазины кустарных изделий: склад «Артель» предлагал вещи из дерева, вышивки и разные виды рукоделия, которые были последним криком моды. В Берлине существовало несколько русских ателье мужской и женской одежды. К сожалению, нам не удалось разыскать архивы этих мастерских и магазинов или хотя бы сотрудников, которые могли бы рассказать о них. Многие документы и материалы погибли во время Второй мировой войны. Берлинские русские ателье отличались от парижских русских домов моды. Все они были открыты профессиональными портными из России, а не были, как в Париже, полублаготворительными предприятиями русских аристократок. На густо заселенной русскими эмигрантами Курфюрстендамм открыла в 1922 году свое дело московская портниха М. Я. Медведева, шившая на заказ платья, костюмы и шляпы.

В Шарлоттенбурге на Кант-штрассе в доме 46 существовал русский салон шляп «Анастасия», который рекламировал свои «элегантные новые весенние модели», а также «кожаные, шелковые и соломенные шляпы». Петроградская портниха Элиза открыла модное дело на Нюрнбергерштрассе в доме. Портной Жуковский, славившийся элегантным шитьем мужского и дамского платья, тоже обосновался на Курфюрстендамм. Ателье меховых изделий с продажей оптом и в розницу открыли Аронов и Казарно на Шпишернштрассе в доме 22. Не следует забывать, что эмиграция из России, находившаяся в Берлине в 20-е годы, была в основном состоятельной, поэтому лучшие берлинские модные дома и ателье тех лет не гнушались давать свои рекламные объявления в русских эмигрантских периодических изданиях. Через прессу свои услуги предлагали дома Густава Кордса, Ф. В. Грюнфельда, Михаэлидеса, Маассена и многие другие.
Первые нацистские акции начались с погромов еврейских магазинов. Одна за другой закрывались портновские и ювелирные лавки. Большинство берлинских евреев-коммерсантов, среди которых было много эмигрантов из России, поспешили перебраться во Францию, Англию или Америку. Затем очередь дошла и до всех других «неарийских» иностранцев и русских. Берлин, некогда такой блистательный, надолго опустел.

Первые годы нацизма в Берлине замечательно описаны в воспоминаниях Тамары Лемпицкой, польской художницы, учившейся в юности в Петербурге. Она проездом была в Берлине в 1934 году, уже после пожара рейхстага: «Гитлер в то время лишь начал властвовать, но улицы были уже полны нацистами в форме, и люди боялись. Во время обеда в отеле подруга спросила меня: “Я так рада вас тут видеть, но как вы получили разрешение на въезд?” Я в ответ: “Разрешение? Какое разрешение?” Она очень рас-строилась. “Это ужасно, — сказала она, — нам надо срочно идти в полицию”.

Мы вышли из отеля и пошли в полицию. Они были грубы со мной и взяли мой паспорт, стали задавать подруге множество вопросов. В конце концов они увели меня к начальнику. Он сидел за большим столом в большой комнате. Он был одет в нацистскую форму с красной повязкой на рукаве и держал мои бумаги. “Вы — та самая Лемпицкая, которая рисует обложки для журнала «Ди даме»”? — “Да, это я”. — “Ах, — сказал он, выходя из-за стола для рукопожатия, — я так рад вас встретить. Моя супруга очень любит ваши работы, по правде сказать, мы собирали все ваши обложки от журналов. Я разрешу вам за-платить только штраф, самое легкое из наказаний. Но вы никогда больше не должны возвращаться в Германию”».

1 октябре 1921 года Союз русских художников Константинополя организовал первую выставку своих работ в клубе «Маяк» под эгидой собирателя древностей Стэнли Харрисона. В Союзе художников было тогда 30 человек, а председательствовал живописец Василий Иосифович Иванов, ученик акварелиста академика О. Васильковского. Особенно ярким был талант Владимира Константиновича Петрова, выпускника Тифлисского художественного училища по классу профессора Склифосовского. Страстный любитель византийской старины, он создал множество прелестных жанровых восточных интерьеров, пользовавшихся особой популярностью у иностранных туристов. Самым уважаемым из русских художников Константинополя был, вероятно, известный одесский живописец и портретист Борис Исаевич Эгиз, учившийся в Одессе у Костанди, в петербургской Академии художеств у Чистякова, а в Париже у Жана Бенжамена Констана и Жана Поля Лоранса. Он был мастером салонных сентиментальных женских и детских портретов,большинство из которых находятся сейчас в Литве, так как этот мастер скончался в Вильнюсе в 1947 году.