Юлия Бугуева Другая Птица
Юлия Бугуева – член Московского Союза художников, родилась в Баку, в семье художника Виктора Хруслова – известного иллюстратора книг Ф. М. Достоевского.
Юлия училась в Баку на отделении живописи Государственного художественного училища, а с 1975 по 1980 гг. – в Академии Декоративного искусства в Санкт-Петербурге, которую окончила с отличием. Участвует в выставках с 1977 года.
По окончании Академии, Юлия Бугуева несколько лет преподавала там же рисунок и, почти десять лет, работала в области монументального искусства.
С начала 1990‑х годов Юлия Бугуева занимается преимущественно скульптурой малых форм и переходит на новый для себя материал – бронзу.
В 1995 году состоялись две персональные выставки в Швейцарии: в Лозанне (галерея Baumettes) и в Мезьере (Ассоциация «Искусство и Мир»). Работы Юлии Бугуевой находятся в музеях России, Италии, Германии и частных коллекциях Великобритании, Франции, США, Канады, России, Швейцарии, Нидерландов.
Владельцами её работ являются Архиепископ Кентерберийский доктор Роуэн Уильямс, Главный герольдмейстер РФ, заместитель директора Эрмитажа Георгий Вилинбахов, американский писатель Ричард Бах, переводчица Корана на русский язык Валерия Порохова, президент Общества Данте Италии Эудженио Джани и многие другие.
Темой последних крупных проектов Юлии Бугуевой стали «Божественная комедия» Данте и пьесы Шекспира «Гамлет» и «Буря».
Мы познакомились с Юлией Бугуевой в Дубае, где она проводила совместную со своей дочерью Викторией Мерки, художницей, живущей и работающей в Баден-Бадене (Германия), выставку «Сад времени».
Экспозиция была организована при поддержке швейцарской косметической компании Bellefontaine. По словам Юлии, совместный с её дочерью Викторией Мерки проект в Дубае, скорее всего, будет иметь продолжение. Виктория – художник в третьем поколении.
Первая большая совместная выставка матери и дочери «Прогулки Луны» состоялась в 1997 году в Музее Востока
(Москва), следующая – в 1998 году в Монте-Карло (галерея С&C), в 2011 году их работы экспонировала галерея TRINOMIO (Триест), теперь вот – Дубай и «Сад времени».
Стоит отметить, что помимо профессиональных занятий графикой, живописью и скульптурой, Юлия Бугуева широко известна и как выдающийся специалист в области хирологии – науке чтения руки.
Этой редкой науке Юлия стала обучаться с 11‑ти лет самостоятельно, по старым книгам, которые оказались в домашней библиотеке
её отца.
Профессия художника только обострила интерес к необычным знаниям. В конце концов, высокий профессионализм в этой области, был подтвержден еще в советские годы, когда такой государственный журнал, как «Советская женщина» напечатал цикл из девяти статей Юлии Бугуевой о методах психологической экспресс-диагностики по форме и линиям руки.
Еще в самом начале 1980‑х годов, Юлия становится консультантом комиссии по изучению НЛО при Ленинградском географическом обществе.
Она одной из первых в России (тогда еще в СССР) начинает читать профессиональные лекции по данной теме врачам и педагогам, работникам прокуратуры и даже слушателям финансовой Академии.
Юлия Бугуева – участница множества теле и радиопередач в России, Латвии и Великобритании, не только по вопросам изобразительного искусства, но и в области искусства чтения рук.
По мнению многих, в современной России ей почти нет равных. Её подход к хирологии отличает высокая этичность и строгий научный анализ.
У каждого дерева своя птица
«Иногда, небольшая изящная вещица может сказать о мироздании больше, чем сотни научных и философских томов». Эти слова Фулканелли, самого таинственного человека ХХ столетия, автора «Тайны Готических Соборов» и «Философских Обителей», как будто специально сказаны
о произведениях Юлии Бугуевой.
Юлия, глядя на ваши работы, сразу хочется спросить – откуда такая своеобразная манера? Кто были ваши учителя?
Знаете, есть такое понятие, как стереотип восприятия мира. И мы всё время идем через эти матрицы. Меня всегда поражало вот что. Приходишь в детскую художественную школу и видишь, как дети рисуют на первом курсе. Свежая, прекрасная композиция, чудные цвета, самовыражение.
Потом они начинают учиться правильно рисовать, и к выпуску из школы все, как один, пишут грязные серо-зеленые пейзажи и засушенные натюрморты. Всё. Художник уничтожен. Потом человек идет учиться в институт. И там его учат правильно рисовать.
В конце концов, ты выходишь инвалидом, наученным всему в плане техническом, но совершенным роботом в плане эмоциональном. И потом, как у Чехова, нужно по капле выдавливать это из себя. Так вот я какой‑то момент с ужасом поняла, что так не могу…
Я в тот момент была таким мастером, что могла неизвестно что изобразить на листе бумаги и получить свои пять баллов. Но это был тупик.
Я безмерно благодарна своей школе, но становиться её рабом нельзя. Иначе становишься рабом вообще. И тут мне стала понятна восточная мудрость: «Встретил учителя – убей учителя».
Я всегда до этого думала, зачем нужно убивать учителя? Меня озарило! Нужно убить в себе желание отождествиться с учителем, быть как учитель. Неслучайно же говорят, что, это Леонардо, а это все его «леонардики».
Или это – Рембрандт, а это школа Рембрандта. Да, они тоже художники, но все около, в тени Учителя! И только если ты скажешь учителю спасибо за то, что он показал путь, будет толк. Учитель может подсказать, указать. И всё. На этом его функция заканчивается. Дальше – сами!
«Кто чем управляет – рука карандашом или карандаш рукою? Задача для меня неразрешимая…»
Юлия, почему скульптура? Все‑таки, это сложное и не совсем женское дело? И с каким материалом вы лучше всего управляетесь, что вам ближе?
У меня нет ответа на этот вопрос. Всё зависит от ситуации и от того, как то или иное произведение хочет появиться. С тем материалом, собственно, я и работаю. Причем, каждый раз, это принимает характер некой одержимости.
Как беременность, которая должна закончиться скоро и непременно хорошо. Потому что, если должна появиться скульптура, то будут и глина, а потом уже и фарфор, и бронза.
Карандаш в моей жизни так активно появился в нескольких проектах только потому, что он позволял мне скоро зарисовывать многочисленные мысли и идеи, которые формировались во мне и стремились вырваться из моей головы с огромной скоростью. Это как кардиограмма.
Карандаш – идеальный кардиограф для художника, он способен зафиксировать малейшее состояние его души. И когда мне говорят, почему бы тебе не перенести этот рисунок в материал, я возражаю, мол, с каких это пор карандаш перестал быть материалом?
У меня есть рисунки и пастелью, и другими материалами. Самое главное, не думать о том, как это получится, если это не заказная работа. Главное, чтобы художнику нравился сам процесс, чтобы он получал от творчества максимум удовольствия. Остальное неважно, хоть пальцем рисуй.
Всё это сродни мистике. В моей жизни и творчестве неслучайных случайностей предостаточно. Например, в начале 1990‑х годов, когда в магазинах было пусто, никому не нужны были никакие художественные произведения, я стала думать, на что нам жить.
И мне посоветовали начать делать какие‑нибудь фигурки и продавать их в художественном салоне. Я подумала, почему бы и нет, лепить я умею. Тут вот, как раз, и появился фарфор. И вот однажды я сидела и лепила, думая о том, сколько бы мои фигурки могли стоить.
И вдруг, как бегущей строкой, у меня в голове мелькнуло, что если ты будешь думать о цене, ты сделаешь мертвую работу. Я отскочила от стола, когда поняла, что это голос сердца.
Мысль была настолько ясной, что просто пронзила меня. А потом возник тот самый удивительный момент, который четко у меня сформировался в формулу, что «работы бывают товарные и тварные». Далее, без комментариев.
Товарные работы тоже должны быть, но у них иная функция, а у каждого художника своя задача. Лично мне нужно создавать работы живорожденные.
Какая из таких работ стала главной в вашей биографии? И была ли она?
Да, была. И это была контрольная работа. Начну с преамбулы. У нас на телевидении есть такой ведущий – Владимир Соловьев. Я его знала в те годы, когда он был еще молодым. Это было лет 10 назад, когда ему предложили вести воскресное шоу с Владимиром Соловьевым на НТВ.
Он мне позвонил и поделился новостью, а я ему предложила сделать такую птичку, соловья, которую в конце передачи можно лучшим гостям дарить. Ему очень понравилась идея. Так я начала делать птицу.
И вдруг смотрю, она у меня какая‑то странная получается, сама себя проявляя. Тут мне звонит Володя и говорит, что на НТВ согласны с птичкой, но предлагают своего художника для работы над ней. Я сказала, мол, хорошо, пусть так и будет.
И стала делать уже совсем другую, свою Птицу. Уже на модели из пластилина я поняла, что она хочет меняться. Что скрыт в этой Птице какой‑то трансформер.
И тут у меня в голове произошел очередной творческий взрыв. Я стала показывать эту птицу из пластилина всем своим друзьям, пока не поняла, что для воспроизведения её механической составляющей нужно искать не только инвесторов, но и «кулибиных», которые бы все это продумали с инженерной точки зрения.
Тогда я сделала Птицу из воска, вырезала всю как нужно, и, набрав денег, отлила её из серебра. На это пошли купленные мной старые Николаевские серебряные рубли.. С нею в руках я начала искать мастеров. Сначала был неудачный опыт в Пензе, потом замдиректора
Эрмитажа, главный его герольдмейстер Георгий Вилинбахов – мой старый закадычный друг, мне сказал, что есть на примете интересный мастер, который постоянно чинит часы Кулибина из собрания музея.
Я поехала к нему, но он уже был такой старый, что увидев мою Птицу, сразу сказал, что не сможет за неё взяться, хоть ему и интересно. Мой муж уже думал, что с этой Птицей я сошла с ума. И тут вдруг случай.
Меня знакомят с красивым армянином, таким породистым молодым человеком по имени Артем, у которого свой часовой завод. С ним мы договариваемся о совместном проекте.
Специально для меня, за что я ему очень благодарна, Артем нанял очень сильного ювелира, к нему приставили подмастерье, а на дверях написали «Экспериментальная лаборатория». Два года мы делали эту Птицу!
Это был алхимический проект, поиск какого‑то философского камня. Честное слово! Вот тогда у меня было желание сделать ЭТУ птицу. Сейчас, я конечно, вижу её по‑другому и скорее всего делала бы я её иначе. Но она, эта Птица, родилась и получилась настолько живой, что мне даже стало страшно.
И где она живет теперь, ваша Птица?
Она «живет» на часовом заводе, в сейфе, в чемодане в Москве. И публиковать её нельзя. Знаете почему? Потому что в её основе лежит настолько простой принцип, что додуматься до него практически невозможно, и стань он достоянием общественности, он тут же превратится в какой‑нибудь новый Кубик Рубика в китайском варианте.
Поэтому про неё можно только рассказывать. А один человек, увидев её, сказал, что она не для экспозиции, а для частного владения.
Это Птица-Феникс. Она все время возрождается из пепла. Эта, по сути, железка непрерывно показывает нам процесс превращения из неживого в живое.
У неё там постоянно что‑то открывается, отламывается и в конце концов она превращается в чертежную готовальню с циркулем, угольником и отвесом. То есть, становится набором полезных инженерных инструментов.
Эта вещь настолько рвалась в жизнь, что она получилась такой, какая есть. И теперь её демонстрируют только на закрытых частных показах.
И что, даже эскизов не осталось?
Я, конечно, делала какие‑то предварительные наброски и рисунки. Но если вы посмотрите на все мои картинки, там повсюду будут птицы… Где‑то там она обязательно тоже есть.
Другими словами, Птица живет везде. Кстати, я ношу мамину фамилию, и все мои предки родом с Урала, там много Бугуевых. Не помню в каком языке, но «бугуй» – это вообще филин. Я очень обрадовалась, когда узнала, ведь вся моя жизнь связана с птицами.
Чем вы заняты сегодня, помимо иллюстрирования книг, лекций и выставок, подобных той, что вы представили в Дубае вместе со своей дочерью Викторией?
В свое время только Птица вызвала у меня четкое понимание, что я её должна обязательно сделать. Сейчас у меня внутреннее томление. Мне нужно закрыться, спрятаться ото всех, и то, что должно появиться само начнет обретать формы.
Я уже очень давно ничего специально не придумываю. И Боже упаси мне о чем‑нибудь подумать. Есть эта прелесть тайны, которую начинаешь ощущать где‑то в пространстве. Это чудесно!
Кажется, протяни руку и оно тут где‑то стоит. Потом берешь и работаешь. Рука к перу, перо – к бумаге… Я чувствую, что вот-вот что‑то обязательно произойдет. Дыши, не думай ни о чем, сама становишься ключом…
Если отправляешься на поиски, то так и будешь искать. А если идешь, чтобы найти, то ты найдешь обязательно. Однажды, в далеком 1998 году в Ницце закрылась галерея, а вместе с ней пропало 15 моих бронзовых статуэток. Бесследно.
Чуть позже там же в Ницце, в еще одной солидной галерее хозяин сказал, что готов со мной сотрудничать на его условиях: работы под заказ, только в заданном направлении и больше нигде не выставляться. Мне сразу стало скучно и я отказалась.
Он же постарался меня вразумить, объясняя, что арт-бизнес – это такая винтовая лестница. На что я ему ответила, что мне нужен лифт. Он мне
возразил, что всё это ваши «русские мечты».
Так я и ушла со своей русской мечтой. А потом просто подумала о том, что я взрослый человек, и мне не стоит суетиться и совершать рывки в разные стороны. Вот я испытываю удовольствие от своей работы, и это самое главное.
В принципе, я поняла, что моя художественная биография складывается абсолютно автономно, вдали от Союза художников и галерей. Наверное, это к лучшему.
По словам Юлии, совместный с её дочерью Викторией Мерки проект в Дубае, скорее всего, будет иметь продолжение. Виктория – художник в третьем поколении. Первая большая совместная выставка матери и дочери «Прогулки Луны» состоялась в 1997 году в Музее Востока (Москва), следующая – в 1998 году в Монте-Карло (галерея С&C), в 2011 году их работы экспонировала галерея TRINOMIO (Триест), теперь вот – Дубай и «Сад времени».
Виктория Мерки дочь Юлии Бугуевой
